Племена Сибири и дальнего востока в 1 тысячелетии до н. э.

Степные и лесостепные просторы Южной Сибири и Казахстана в предшествующее время, в эпоху бронзы, были заселены оседлыми па-стушеско-земледельческими племенами. С переходом населения степей в VIII—VII вв. до н. э. к кочевому скотоводству значительно изменились условия жизни и тех скотоводческих племен, которые остались оседлыми. Быстрое накопление скота у кочевников способствовало дальнейшему развитию межплеменного обмена, а борьба за пастбища и участившиеся военные столкновения ради захвата стад или недостающих кочевникам продуктов земледелия привели к большему смешению населения различных племен. Следствием всего этого было широкое распространение в среде скотоводческих племен одинаковых форм орудий труда и оружия, сходного стиля в изобразительном искусстве. Однако каждое племя или родственные группы племен развивали свою, во многих отношениях само­бытную, культуру, и история их слагалась, в зависимости от многих местных условий, по-разному. История этих племен нам известна почти исключительно по археологическим памятникам, во многих районах еще совершенно неизученным. Наиболее полно исследованы памятники этого времени в Горном Алтае, в районе верхнего течения р. Оби и в степях Минусинской котловины (Хакасская автономная область и степные районы Красноярского края).

В степных долинах Горного Алтая первые кочевники в VII—VI вв. до н. э., как и кочевники Средней Азии того времени, еще не пользо­вались железом. Свои ножи и топоры, мечи, кинжалы и стрелы, а также удила, пряжки и многое другое они изготовляли из бронзы1. В курганах этого раннего периода их истории, называемого майэмирским этапом, уже отразилось неравномерное накопление богатств в отдельных семьях. Среди других погребений выделяются курганы более крупных размеров, расположенные небольшими группами в ряд по направлению с севера на юг. Это — семейные кладбища родовой знати. В могилах с умершими погребены золотые украшения. В отдельных могилах под особо сооружен­ным курганом погребался верховой конь с уздой и седлом — самое ценное и необходимое в повседневной жизни кочевника.

Культура кочевников Алтая этого времени вполне самобытна и вместе с тем развивалась при оживленном культурном общении с соседними племенами, через посредство которых на Алтай проникали изделия из далеких стран и алтайскими племенами заимствовались культурные достижения других племен. На Алтае найден, например, бронзовый шлем раннескифского типа, изготовленный где-то в Юго-Восточной Европе не менее чем за 2500 км от места его находки. О культурных свя­зях алтайских племен со скифами говорит и распространение у тех и других сходных форм многих предметов, например бронзовых зеркал и наконечников стрел, а также сходного устройства конской узды. По­следняя в степях Причерноморья употреблялась без существенных из­менений в конструкции удил и псалиев, а на Алтае и в Восточном Казах­стане—с различными усовершенствованиями, которые привели к созданию в V в. до н. э. новой конструкции узды с двухдырчатыми псалиями, по­лучившей затем повсеместное распространение среди степных кочевых племен. Следовательно, древние алтайские племена не только заимст­вовали культурные достижения от своих соседей, но и сами активно участвовали в общем процессе развития культуры древних кочевых племен. На культурные связи со скифами и другими племенами указы­вает и изобразительное искусство, развивавшееся на Алтае в так назы­ваемом «скифо-сибирском зверином стиле». Сюжет изображения — олень, козел, тигр, хищная птица — приемы его выполнения во многом сходны со скифскими и других степных племен.

Памятники следующего периода, более многочисленные и разнообразные, отражают уже вполне сложившуюся, своеобразную культуру ран­них кочевников Алтая, без существенных изменений просуществовав­шую с V по I в. до н. э. В этот период население Алтая осваивало метал­лургию железа и постепенно заменяло в своем быту бронзовые изделия железными. В более ранних памятниках встречаются еще только брон­зовые орудия и оружие, затем — бронзовые и железные и, наконец, начиная приблизительно со II в. до н. э., — только железные. Раньше всего железо заменяет бронзу в таких изделиях, как кинжалы, боевые чеканы и ножи, затем конские удила, позже его стали применять для изготовления пряжек и других бытовых предметов и позже всего — для наконечников стрел, которые стали изготовляться из железа, повиди­мому, только после начала нашей эры. Раньше и в большом коли­честве железные изделия появляются в курганах племенной и родовой знати.

Остатки поселений этого периода (зимников) на Алтае неизвестны. Исследованы только курганы, в которых, в отличие от эпохи бронзы, умерших всегда хоронили с верховым конем, а мужчин еще и с оружием. Наиболее яркий и обильный материал для изучения истории культуры ранних кочевников дали раскопки больших курганов племенных вож­дей. Пять таких курганов было раскопано в урочище Пазырык, два в Башадаре и по одному в Катанде, Берели и Шибе1. Наиболее ранние из них (первый и второй пазырыкские и второй башадарский) сооружены в V—IV вв. до н. э., более поздние (Катанда, Берели и Шибе) — во II—I вв. до н. э., но все они принадлежат к одной культуре и, возможно, к одному союзу племен, объединявшему население степных долин горного и запад­ного Алтая.

Эти огромные курганы сложены из камня. Под их насыпями образо­вались небольшие очаги вечной мерзлоты, и могилы оказались оледенев­шими до дна. Благодаря этому могильные сооружения и погребенные с умершими предметы, даже сделанные из таких нестойких материалов, как шерсть, ткань, мех, войлок и кожа, прекрасно сохранились.

В каждом кургане находилась большая квадратная могила, площадью около 50 кв. м, глубиной от 4 до 7 м. Большую южную часть ее занимал сруб, сооруженный обычно с двойными стенами и потолком. Это было помещение для умершего. Между срубом и северной стеной могильной ямы погребались верховые кони. Сруб и коней покрывали сверху тол­стым слоем бересты, лиственничной коры и стеблей горного кустарника — курильского чая, а поверх этого бревнами в несколько накатов и иногда большими камнями.

Все могилы были разграблены еще в древности, вскоре же после их сооружения. Грабители прорубали бронзовым топором всю толщу бревен и, проникнув в сруб, опустошали его, вытаскивая все наверх, иногда даже трупы, чтобы там, на свету, удобнее было снять с них одежды и золотые украшения. В других случаях они делали это внутри сруба. Работая там в тесноте и в темноте, они рубили, ломали и рвали предметы и оставляли после себя беспорядочное нагромождение разных обломков и обрывков.

В могиле погребено обычно два трупа — мужской и женский, искус­ственно мумифицированные, положенные вместе в одну огромную ко­лоду, реже по отдельности, в две колоды. Колоды украшены изобра­жениями петухов, лосей, тигров, горных баранов, кабанов. Стены по­гребального сруба завешены расшитыми войлочными коврами. На полу расставлены низенькие столики, блюда, глиняные кувшины и деревян­ные чаши, бронзовые и каменные курильницы с маленьким коническим шатром над ними, деревянные подушки-сиденья и другие вещи. Из одежд сохранились рубахи из кендырного полотна, меховые верхние одеж­ды, войлочные кафтаны, чулки и носки, кожаные и меховые сапожки, головные уборы, пояса. Почти все эти одежды пышно и богато украшены ху­дожественным шитьем тонкой работы и позолоченными бляшками. Най­дены также разного рода меховые и кожаные сумки, фляги и мешочки художественной работы, бронзовые и серебряные зеркала, музыкальные инструменты — тамбурины и арфы, и многие другие предметы.

В каждой могиле погребено обычно по пяти и семи или вдвое больше — по 10 и 14 верховых коней золотисто-рыжей или другой близкой по тону масти. Все они убиты ударами в голову боевым оружием — бронзовым чеканом. Лучшие из них своим высоким ростом, стройным сложением и другими особенностями значительно отличаются от лошадей, погре­бенных в курганах основного населения, и от современных табунных лошадей Алтая и Казахстана. Из современных лошадей наиболее близки к ним ахалтекинские кони (Туркменская ССР), потомки славившихся во времена Геродота парфянских и бактрийских скакунов.

Положенные на коней, а иногда и надетые на них седла и уздечки богато украшены. Ремни увешаны множеством обычно деревянных или кожаных блях, покрытых листовым золотом и оловом. Седла нарядно украшены эффектными покрышками, подвесками и чепраками, сшитыми из разноцветных войлоков и кожи, а иногда и дорогих китайских или иранских тканей. Большинство украшений изображает мифических зверей и зооморфных чудовищ, представленных часто в сценах борьбы. В каждой могиле один или два коня выделяются особенно пышным на­рядом. Голова их покрыта сшитым из войлока и кожи украшением в виде маски с изображениями мифических зверей, а на гривы и хвост на­деты художественно оформленные чехлы. Наиболее эффектна такая маска на коне из Первого Пазырыкского кургана, увенчанная сшитыми из «кожи огромными рогами оленя.

Материалы раскопанных курганов говорят о вполне сложившемся кочевом быте населения, хорошо знакомого вместе с тем и с сооружением прочных деревянных домов, служивших, очевидно, постоянными жи­лищами в районе зимних пастбищ. Основным занятием было скотоводство. Разводились главным образом овцы, крупный рогатый скот и лошади мелкой степной породы. Только богатые представители племенной и ро­довой знати имели высокопородных верховых коней, получаемых, вероятно, путем обмена из Средней Азии. Полностью сохранившиеся уздечки и седла знакомят нас с одним из первых типов снаряжения верхового коня. Своеобразно устройство седла, еще не имевшего деревян­ной основы и стремян. Это пара кожаных подушек, набитых обычно оленьей шерстью и укрепленных на коне подпругой, а также нагрудным и подхвостным ремнями. Использовались лошади и в качестве тягловой силы. В Пятом Пазырыкском кургане в могилу были положены разоб­ранная на составные части большая колесница и четыре упряжные лошади. Малоповоротливая, шириной около 3 м и высотой более 2,5 м, на высоких колесах, она могла быть употреблена только в равнинных сте­пях. При переезде же в горные районы зимовок ее можно было достав­лять, навьючив в разобранном виде на быков или лошадей. Широко исполь­зовались для транспорта и упряжные быки, и не только на равнине, но и в горных районах. Среди бревенчатого заполнения могильных ям найдены два ярма, широкие оси, примитивные колеса в виде толстых чурок с отверстием посредине для надевания на ось и другие части широких низких телег-повозков.

Скот у ранних кочевников Алтая был уже частной собственностью патриархальных семей. Владельцы отмечали принадлежащих им живот­ных знаком собственности. Так, например, все 10 лошадей первого Па-зырыкского кургана имели метки в виде разного количества надрезов на правом или левом ухе, причем все кони были отмечены разными зна­ками. Они принадлежали разным владельцам и были преподнесены, вероятно, в дар умершему вождю. В пазырыкских и других больших каменных курганах погребены богатые владельцы скота и ценных сокро вищ. Из их могил похищено, без сомнения, большое количество из делий из золота и других металлов. Большую ценность представляли и оставшиеся в могилах предметы иноземного происхождения или сделан­ные из иноземных материалов. Мех гепарда, столики с выточенными на станке, ножками, арфы, персидские ткани и великолепный ворсовый ковер, несомненно, получены частью из Средней Азии от сако-массагет-ских племен, частью через их посредство из самой Персии. Среднеазиат­ского же происхождения были и лучшие верховые кони. Шелковые ткани, гладкие, узорчатые и вышитые, лаковые изделия и художественной ра­боты зеркала из белого металла доставлялись из Китая.

С развитием частной собственности на скот и другие богатства воз­никало право патриархальной семьи на наследование этих богатств, что способствовало дальнейшему развитию социального неравенства, так как отдельные семьи стали богатеть из поколения в поколение. Это отчетливо отразилось в археологических памятниках: семейные клад­бища ранних кочевников на Алтае состоят обычно из одинаковых по богатству погребений. Сооружение огромных каменных курганов и слож­ного устройства могил было непосильно даже самым богатым семьям. Это было делом крупных коллективов, какими мог быть род или племя. Очевидно, погребенные в таких больших курганах, как пазырыкские или шибинский, были представителями высшей общественной власти в племени, вероятно племенные вожди, и их власть, как богатства, пере­давались по наследству. Создавалась наследственная родовая и пле­менная аристократия. Крупные хозяйства племенной и родовой знати не могли обслуживаться силами собственной семьи. Несомненно, они соз­давались и развивались за счет эксплуатации чужого труда, конкретные формы которой нам пока неизвестны. Можно лишь предполагать, что наряду с патриархальным рабством практиковалось и присвоение при­бавочного продукта труда сородичей в формах родовой взаимопомощи и общинной организации труда, позволявших богатым владельцам скота обе­спечить обслуживание своих стад при малых затратах собственного труда.

В условиях общего экономического подъема у ранних кочевников Алтая получило дальнейшее развитие яркое красочное декоративное искусство, обогащавшееся многими новыми художественными образами и изобразительными приемами благодаря постоянному культурному общению с соседними племенами, а через них и с народами древней Пер­сии и Китая. Оружие, одежда и различные бытовые предметы украша­лись своеобразными, чисто орнаментальными узорами, но чаще изобра­жениями различных зверей и фантастических зооморфных чудовищ, отражающих собой сложившуюся, богатую художественными образами мифологию. Эти изображения имеются на многих предметах из погре­бений основных слоев населения, но особенно много их, и в лучших об­разцах, в могилах племенной знати. Выполненные графически, силуэт­ной и многокрасочной аппликацией, барельефом и круглой скульптурой из разных материалов (дерево, кость, металл, кожа, мех, войлок и др.), они поражают разнообразием сюжетов, композиции и приемов изобра­жения и в то же время единством художественного стиля. В этих изо­бражениях гармонически сочетаются и вычурная или строгая стилизация и реализм в передаче характерных форм и поз животных.

Кочевники Алтая не только экономически, но и по общему уровню своей культуры достигли в то время больших успехов, чем окружающее их население лесостепных и лесных районов Сибири.

По-другому слагалась история племен, обитавших вдоль лесных берегов верхнего течения р. Оби. Население здесь попрежнему продолжало жить оседло. Раскопками древнего поселка VII—VI вв. до н. э. около дер. Большая Речка открыты жилища в виде просторных землянок, покинутых их жителями внезапно, вероятно в результате вражеского набега. В землянках сохранилось большое количество остатков хозяй­ственного и бытового инвентаря. Это был рядовой поселок земледельческо-скотоводческого племени, в хозяйстве которого большое значение имели также рыболовство и охота. Характерно при этом, что охотники добы­вали в большом числе и пушного зверя — соболя, бобра и др.

В это время появился обычай погребения мужчины с оружием — стрелами, копьем, булавой. По сравнению с предшествующим периодом, погребения беднее. Украшений очень мало, вместо ножа большей частью в могилу клали небольшой обломок его лезвия; больше половины по­гребений вообще не содержат ничего, кроме костей скелета. Весь об­щий характер памятников VII—VI вв. до н. э. указывает на значитель­ное снижение экономического и культурного уровня населения верхней Оби. Нормальное течение его хозяйственной жизни нарушилось, оче­видно, грабительскими набегами воинственных соседей-кочевников.

Однако со временем экономические и политические отношения между кочевыми и оседлыми племенами приняли какие-то более выгодные для обеих сторон формы, обеспечившие кочевникам регулярное получение необходимых им продуктов земледелия и пушной охоты, а оседлым пле­менам — нормальные условия ведения их хозяйства. В могильниках II—I вв. до н. э. отчетливо выражено заметное повышение благосостояния оседлого населения верхней Оби. Умерших хоронили в одеждах с брон­зовыми, а иногда и золотыми украшениями, над могилами часто соору­жали курганы, при каждых похоронах устраивали тризну, для чего резали одного или двух баранов.

По иному слагалась и история населения в Минусинской степной котловине. Окруженная с трех сторон труднопроходимыми горными хребтами, а с четвертой — сибирской тайгой, она была защищена от неожиданных вторжений центральноазиатских племен, тогда еще не образовавших мощных политических объединений. В ней не было и ши­роких просторов для кочевания. Множество сохранившихся здесь кур­ганов, сооруженных всегда с оградой из массивных каменных плит, иногда огромных размеров, с погребениями, богатыми сопровождающим инвентарем, говорит о густой заселенности края и об экономической обеспеченности его обитателей. Основой хозяйства древних минусинских племен было полукочевое скотоводство яйлажного типа и мотыжное земледелие с применением примитивного искусственного орошения.

Памятники VII—III вв. до н. э. свидетельствуют о сложении здесь своеобразной минусинской курганной культуры, или, как часто ее на­зывают, татарской культуры, особенности которой наиболее ярко выра­жены в исключительно многочисленных бронзовых изделиях харак­терного минусинского типа. Однако, несмотря на своеобразие форм минусинских бронзовых изделий, они все же близки и к алтайским того же времени и к скифским и сакским. Это относится к таким изделиям, как литые кинжалы и наконечники стрел, удила, котлы, зеркала и др. Так­же сходно с алтайским, скифским и сакским и изобразительное искусство, представленное многочисленными изображениями зверей, украшающими оружие, одежду, части сбруи и многие бытовые предметы.

Наличие богатых месторождений меди, широко разрабатывавшихся в древности, позволило татарским племенам изготовлять огромное ко­личество различных бронзовых изделий не только для собственного по­требления, но и для обмена. Племена, соседние с татарскими, получая от них готовые бронзовые изделия, переплавляли их на новые изделия, применительно к своим потребностям, а главным образом для экономии металла. Так, например, красноярские, томские и верхнеобские племена, не имевшие собственных месторождений металла, изготовляли бронзовые кельты (топоры) меньших размеров, весом в 2—3 раза меньше минусинских.

Археологические памятники других районов еще не изучены в до­статочном количестве, а по имеющимся пока крайне скудным и отрывоч­ным данным трудно судить об историческом процессе во всей Сибири в целом. Однако рассмотренные примеры показывают, что и в Южной Сибири, подобно тому как это было в скифском Причерноморье, между кочевыми скотоводческими племенами и оседлыми пастушеско-земледель-ческими поддерживались тесные экономические, культурные и политические связи, принимавшие разные формы, в зависимости от местных условий и исторически сложившейся обстановки.

В начале I тысячелетия до н. э. лесные пространства от Енисея до Байкала заселяли многочисленные племена, занимавшиеся, как и их предки, охотой и рыбной ловлей.

Поселения этих охотников и рыболовов восточносибирской тайги лучше всего изучены в низовьях р. Ангары, ниже Братска и около Иркут­ска, на островах, расположенных в том месте, где Ангара вытекает из Байкала .

Каменные орудия труда и предметы вооружения теперь л здесь цели­ком или почти целиком были вытеснены металлическими изделиями из меди и бронзы. На стоянках и среди случайных находок обычными ста­новятся литые бронзовые тесла и топоры-кельты, такие же ножи и кин­жалы, шилья, зеркала и другие металлические предметы. Некоторая часть этих изделий поступала от литейщиков соседних степных нлемен. Из степей доставлялись, например, медные котлы скифского типа на вы­соком коническом поддоне. Многие изделия выделывались хотя и по об­разцам, характерным для степной культуры бронзового века, но на месте -на Ангаре и Лене. В металлических изделиях из Прибайкалья обнару­живаются, наконец, и такие черты, которые свидетельствуют о коренных местных традициях. Рядом с ножами степных форм, близкими к минусин­ским и забайкальским, на Сосновом острове у Иркутска найдены пластин­чатые ножи своеобразного типа, которые имеют свои прототипы в ножах глазковского времени.

Такой же отпечаток своеобразия лежит и на всей материальной куль­туре лесных племен Восточной Сибири, в первую очередь на их керамике. В отличие от своих степных соседей они выделывали не плоскодонные, а круглодониые глиняные сосуды, форма которых прямо и непосредст­венно продолжала форму сосудов, употреблявшихся их неолитическими предшественниками и людьми раннею бронзового века Прибайкалья-глазковцаАми. Новым, однако, был орнамент, украшавший эти сосуды. Их сверху донизу покрывали расположенные горизонтальными поясками выпуклые полоски из налепленных валиков, часто имевших вид соеди­ненных вместе арочек.

У племен Восточной Сибири продолжало без больших изменении существовать и древнее лесное искусство. В наскальных изображениях Ангары и Лены, относящихся к бронзовому веку, преимущественно изо­бражены лоси. Наскальные рисунки попрежнему выполнялись главным образом красной охрой; иногда же их выбивали на гладких плоскостях скал.

Продолжали устойчиво существовать и старые верования, последо­вательно развивался древний шаманизм лесных охотников. Ярким па­мятником этих верований является большой фриз на Шишкинских ска­лах в верховьях р. Лены, где темномалиновой краской изображен ряд лодок, плывущих, должно быть, одна за другой по священной родовой реке в мир мертвых. В лодках сидят люди или антропоморфные духи, воздевшие вверх руки. Внизу стоит лань, на бедре у нее виден круг из концентрически вписанных друг в друга окружностей или спирали. Около лани видна группа людей или духов с рогами на голове и странными хвостами сбоку.

Не менее интересна изображенная красной краской на тех же скалах в Шишкино большая фи­гура мифического чудови­ща, пытающегося прогло­тить какой-то круглый предмет. Очень вероятно, что этот рисунок изобра­жает хорошо известное в мифах Центральной Азии чудовище — монгуса, пы­тающегося проглотить луну или само солнце, Замечательной чертой жизни лесных племен Вос­точной Сибири были их культурные связи с дале­ким Китаем, следы кото­рых отчетливо видны к Бронзовый котел «скифского тина», найденный Самом Распространенном в Красноярском крае археологическом материале — керамике. Рядом с обломками круглодонных сосудов местного типа на ангарских остро­вах встречены фрагменты сосудов совершенно иного вида, с неболь­шим поддоном в виде кольца, покрытые необычным лепным орнаментом и текстильными оттисками на внешней стороне. Точно такие же сосуды издавна, в эпоху бронзы, употреблялись древними китайцами, у ко­торых они носили название доу.

Прямую связь с древнекитайскими бронзовыми кельтами иньской династии обнаруживают характерные для Восточной Сибири бронзовые кельты таежного типа. Кельты эти отличаются своими удлиненными пропорциями, прямоугольной формой и специфическим орнаментом ш выпуклых полосок, образующих вписанные друг в друга треугольники и кружочки с точкой внутри. Сравнивая этот орнамент с орнаментом ки­тайских кельтов иньского времени, нетрудно увидеть, что прибайкаль­ские литейщики бронзового века почти целиком использовали китайскою орнаментальную схему, лишь упростив ее.

На севере и на востоке Сибири, в современной Якутии, первые при­знаки знакомства с металлом и начало его местной обработки могут быть отнесены еще ко второй половине II тысячелетия до н. э.1. К этому времени относятся погребения, найденные у Олексинска, на р. Куллаты, выше г. Якутска, а также еще дальше к северу, за полярным кругом, на р. Иччилях и Бугачан. Как показывают найденные в них предметы, по берегам р. Лены и впадающих в нее многочисленных рек в это далекое время обитали лесные племена, которые вместе с чисто неолитическими орудиями из камня и кости употребляли уже простейшие по форме метал­лические предметы в виде медных бляшек, игл и шильев. На одной из стоянок этих древних охотников на северного оленя и рыболовов Крайнего Севера, в устье маленькой р. Сиктях, вместе с отбросами производ­ства каменных орудий, с каменными наконечниками стрел и такими же ножами, изготовленными с большим искусством, оказались очаги для плавки меди или бронзы, миниатюрные плавильные тигли в виде ложек и даже застывшие брызги расплавленного металла.

С течением времени, к середине I тысячелетия до н. э., потомки первых металлургов Якутии пошли по проложенному ими пути еще дальше. Они овладели искусством изготовления превосходных бронзовых топо­ров-кельтов, кинжалов, мечей и наконечников копий. Их изделия не­редко поражают своими необычно крупными размерами, а по тщатель­ности отделки они не уступают изделиям степных мастеров.

У таежных воинов и охотников бронзового века существовало, следовательно, превосходное бронзовое вооружение.

Одновременно продолжали развиваться связи племен Якутии с дру­гими странами. Найденный на Вилюе бронзовый меч чрезвычайно похож на мечи и кинжалы карасукского типа. Бронзовый котел, обнаруженный в верховьях р. Мархи, повторяет по форме степные котлы так называемого скифского типа. В бассейне Вилюя найден был и бронзовый сосуд, по форме и орнаменту аналогичный сосудам бронзового века, изготовленным китайскими мастерами чжоуского времени.

При всем том лесные племена бронзового века на территории совре­менной Якутии устойчиво сохраняли во всем остальном древний уклад быта, свои исконные культурные традиции. Как и прежде, их глиняные сосуды имели, например, не плоское, а круглое дно. Они попрежнему рисовали на своих священных родовых скалах изображения оленей и лосей, а также схематические фигуры духов и шаманов в рогатых голов­ных уборах. Их орнаментика попрежнему оставалась прямолинейно-геометрической, основанной на ритмическом чередовании горизонтальных и вертикальных, длинных и коротких линий. В ней не было ничего похо­жего на пышный орнаментально-декоративный стиль и прихотливые узоры степных скотоводов того же времени. Это был свой, особенный культурный мир, простиравшийся на тысячи километров тайги, лесо­тундры и тундры вдоль одной из величайших рек Азии — р. Лены и по ее притокам.

В конце II и в I тысячелетии до н. э. в степях Забайкалья и далее на восток, вплоть до Гоби и Ордоса, обитали многочисленные племена, которые вели одинаковый образ жизни и имели поразительно сходную культуру.

Племена эти в отличие от своих северных таежных соседей были типичными скотоводами. Они являлись поэтому по сравнению с обита­телями тайги и тундры носителями новой, передовой культуры, основан­ной на несравненно более передовом хозяйстве и принципиально новом жизненном укладе.

Относительно раннее возникновение и быстрое развитие скотоводства в Забайкалье и соседней с ним Монголии зависело от благоприятных природных условий этих областей.

Обильные и безграничные пастбища открывали широкие возможности для роста стад в условиях экстенсивного скотоводческого хозяйства пастушеского типа.

Скотоводы Забайкалья могли круглый год пасти свои стада на подножном корму, не затрачивая никаких усилий для заготовки сена на зиму, так как в их стране было много открытых пространств и холмистых возвышенностей, с которых сильные степные ветры сдували снег, обна­жая сухую растительность.

В наиболее суровое время зимы степные скотоводы могли останавливаться на зимовки вблизи рек, в укромных долинах, под защитой сосед­них возвышенностей, где и располагаются обычно могильники бронзо­вого века, а также следы временных остановок скотоводческих общин. Следы эти всегда очень немногочисленны и скудны. Они состоят обычно из обломков одного или двух разбитых глиняных сосудов, а также немно­гих медных или бронзовых вещей, случайно потерянных или забытых на месте покинутого стойбища. Не имеется на таких стойбищах и каких-либо остатков жилищ, например, в виде землянок. У древних жителей Забайкалья в это время, надо полагать, основным видом жилища была уже переносная войлочная юрта — традиционное жилище степных кочевников на протяжении тысячелетий. Забайкальские скотоводы в I тысячелетии с успехом разводили уже все основные виды домашних жи­вотных, в первую очередь лошадей, а также мелкий икрупный рогатый скот.

Так же как и позднейшие пастушеские обитатели Забайкалья и Монголии, они ездили верхом на лошадях, употребляя для управления ими узду с бронзовыми удилами, о чем свидетельствуют находки таких удил в могилах бронзового века.

Богатые оловом, медью и другими цветными металлами недра Забай­кальских гор давали сырье, которое послужило основой для столь ран­него и значительного по тем временам развития местной металлургии.

Население забайкальских степей уже в конце II тысячелетия и осо­бенно в первых веках I тысячелетия до н. э. в совершенстве овладело техникой литейного дела. Местные мастера отливали в каменных литей­ных формах превосходные медные и бронзовые вещи, часто украшенные своеобразным и изящным орнаментом, а также реалистически выполнен­ными изображениями животных.

В развитии металлургии, литейного дела, всей вообще культуры степ­ных племен Забайкалья и Монголии большое прогрессивное значение имело взаимоотношение с соседними странами, в первую очередь с Китаем, сначала иньского, а затем чжоуского времени. О взаимных связях Китая и соседних с ним степных племен выразительно свидетель­ствуют найденные при раскопках в Аньяне, на месте столицы иньского государства, ножи и кинжалы, рукояти которых украшены такими же, как у забайкальских ножей и кинжалов так называемого «карасукского» типа, головками степных животных. Формы этих кинжалов и ножей тоже удивительно совпадают вплоть до мелких деталей. Не исключено, следовательно что аньянские литейщики отливали свои изделия по об­разцам степных мастеров.

С другой стороны, прямое влияние высокой земледельческой культуры древнего Китая обнаруживается в замечательных глиняных сосудах-триподах, найденных как на поселениях, так и в могилах I тысячелетия до н. э. в степном Забайкалье от Агинских степей на востоке и до г. Улан-Удэ на западе. Сосуды эти имеют объемистый резервуар, переходящий в три широкие полые внутри ножки, похожие на коровье вымя. В Китае сосуды подобной оригинальной формы типа ли появились уже в неолите и существовали затем на всем протяжении бронзового века. Они настолько специфичны и характерны для Китая, что их с полным основанием назы­вают символом древнекитайской земледельческой цивилизации.

В то время как сосуды типа триподов отражают культурные связи Забайкалья с Китаем, другие факты не менее определенно свидетельст­вуют о дальнейшем укреплении таких связей и с Западом, начиная с Ми­нусинской котловины, Алтая, Средней Азии и кончая далекими скифскими племенами Причерноморья. Таковы прежде всего предметы вооружения— бронзовые кинжалы и ножи, украшения, в том числе бронзовые зеркала, части конской сбруи и многое другое, выделывавшиеся по одина­ковым на всем этом огромном пространстве степным образцам. О свя­зях с западными племенами и о вызревании сходного в основном образа жизни, возникновении одинаковой в принципе степной культуры, можно судить и по памятникам искусства, в том числе по замечательным изо­бражениям оленей, на так называемых «оленных камнях», стилистически родственных изображениям этих животных, обычным для архаи­ческого скифского искусства на юге СССР Отсюда вовсе не следует, конечно, что в культуре степных племен далекого Востока не было никакой самобытности. Резко своеобразный характер у них имели, в частности, погребальные обычаи, часто являю­щиеся, как известно, важным этническим признаком.

В то время как большинство степных племен хоронило своих умер­ших под курганными насыпями из земли или камней, племена Забай­калья строили оригинальные плиточные могилы в виде прямоугольных ящиков или оградок из огромных нередко плит, поставленных на ребро. Такие плиточные могилы, иногда группирующиеся в целые могильные поля и издали виднеющиеся на фоне степных просторов, составляют характерный элемент ландшафта Забайкалья.

В центре верований забайкальских племен находился, повидимому, самый популярный в их искусстве зооморфный образ доброго благоде­тельного божества солнца в облике оленя с золотыми рогами или сияющего на небе лучистого диска.

На отвесных скалах и сводах пещер Забайкалья рассеяны также еоФни древних рисунков, выполненных красной охрой и по стилю датируе­мых эпохой бронзы2. Писаницы эти рассказывают о культе священной птицы — орла или сокола, о каких-то коллективных магических обря­дах, имевших целью обеспечить плодородие скота, рост родовых общин и благополучие их членов. Чаще всего на писаницах встречается один и тот же сюжет: изображение магической ограды, охраняемой лунно-крылой священной птицей или взявшимися за руки антропоморфными духами — защитниками рода. Там же видны изображения животных, обычно лошадей, нарисованных в характерной стилизованной позе, как бы готовящихся к прыжку. Такие писаницы имеются на берегах р. Толы, около Улан-Батора, на всем протяжении долины Селенги с впа­дающими в нее реками, в Агинских степях и на р. Ингоде, около Читы.

Нет никакого сомнения в том, что племена бронзового века Забай­калья устойчиво продолжали сохранять древний общинный строй своей жизни. Однако появление домашних животных, образование стад скота и связанный с этим рост излишков продуктов должны были содействовать развитию обмена и повышению его роли. Несмотря на то, что все без исключения плиточные могилы были ограблены, в них нередко и теперь еще встречаются случайно уцелевшие золотые украшения, драго­ценные бусы из малахита, бирюзы, сердолика и других камией-само-цветов, а также доставленные с берегов Индийского океана и Персидского залива раковины каури. О важном значении обмена свидетельствуют л признаки связей со Скифией, Средней Азией и Китаем.

В результате развития скотоводческого хозяйства и роста обмена неизбежно должен был осуществиться переход от древнего материнского рода к отцовскому, должна была возникнуть патриархально-семейная община и вырасти аристократическая прослойка из глав богатых ското­водческих семейств.

В связи с этим и сами по себе плиточные могилы предстают в совершенно определенном свете, как свидетели крупных перемен, происшедших в общественной жизни забайкальских скотоводов. Огромные нередко размеры этих погребальных сооружений, а вместе с тем их относительная немногочисленность показывают, что это были скорее всего усыпаль­ницы глав богатых и влиятельных семейств.

Еще ярче свидетельствуют об этом монументальные изваяния — «олен-ные камни» с сильно стилизованными изображениями оленей. Большой труд, который требовался для того, чтобы выломать из гранитной скалы подходящие глыбы камня, отесать их бронзовыми орудиями и придать им форму столба или саблевидной стелы, наконец, терпеливо покрыть всю их поверхность искусно высеченными рельефными изображениями, ясно показывает, каким весом и влиянием в обществе пользовались те люди, в память и честь которых над их гробницами были поставлены эти величественные памятники, простоявшие два с половиной тысячелетия. О том же свидетельствуют дорогие вещи, сопровождавшие умерших, за­хороненных в плиточных могилах, и рисунки на оленных камнях. На­ряду с фигурами мифических солнечных оленей на оленных камнях бы­вают очень точно и детально изображены такие реальные бытовые вещи, как пояс, лук, боевой кинжал, аналогичный скифскому акинаку, иногда тут же виден боевой топор — секира, даже диск, изображающий брон­зовое зеркало. Все это было, конечно, личным снаряжением древнего воина, вероятно, в точности повторявшим то, что на самом деле принад­лежало ему при жизни. Эти воины, над гробницами которых стояли монументальные памятники — стелы, несомненно, были не простыми общинниками, а вождями-аристократами, главами отдельных семей, выделявшимися из всех остальных своим богатством и занимавших первенствующее положение внутри патриархально-родовых общин своего времени.

В то время как к западу от Амура, в степях Забайкалья и Монголии, веками развивалась культура скотоводческих племен бронзового века, из которых позднее выделились тюркские и монгольские народы средневе­ковья, в бассейне Амура и в Приморье обитали другие племена, весь образ жизни и культура которых резко контрастировали с жизнью и культурой степных скотоводов.

Культура населения приморских племен Дальнего Востока, обитав­ших в I тысячелетии до н. э. вдоль берегов Тихого океана, к востоку и к северу от границ Кореи, у Владивостока и далее на север, известна в археологической литературе под наименованием «культуры раковин­ных куч». Такие раковинные кучи, обычно располагающиеся в бухтах, на выступающих в море мысах и перешейках, состоят из наслоений ра­ковин съедобных морских и пресноводных моллюсков. Таковы, например, многочисленные раковинные кучи у Владивостока. Кучи эти обычно имеют высоту до 1 м при окружности в 10—25 м. Кроме морских раковин, в них встречаются кости рыб, свиньи, оленя, домашней собаки, косули, медведя, барса, большое количество каменных орудий, изделий из ши­фера и кости: долот, грузил, наконечников стрел и копий, ножей и кин­жалов. Из кости изготовлялись различные острия, наконечники стрел, ножи.

Все это на первый взгляд имеет обычный неолитический характер, но только на первый взгляд, так как в действительности культура на­селения Приморья, оставившего раковинные кучи, имела в целом уже значительно более развитой характер.

Даже каменные изделия из поселений с раковинными кучами и те сильно отличаются от более древних, в том числе и из непосредственно предшествующих им стоянок.

Изменился даже материал, из которого выделывались каменные орудия. Первое место занимал шиферный сланец, а вместо обивки и ретуши все шире и шире применялось шлифование камня. По-новому выглядело и все остальное. Простые глиняные сосуды древнего времени сменились но­выми, более совершенными по форме. Среди них первое место принадлежало ранее неизвестным широким сосудам с более сложным профилем, а также плоским чашам, возвышающимся на узкой конической ножке — под­доне. Резко изменилась орнаментация и внешняя отделка сосудов. Часто встречаются сосуды с лощеной до блеска поверхностью, иногда покрытой тонким слоем малиново-красной краски. Выделывая свои сосуды, древ­ние гончары украшали их теперь резным линейным и в особенности налепным жгутиковым узором в виде параллельных полос, а также сим­метрично расположенными шишечками.

Но изменения в культуре приморских племен, оставивших раковин­ные кучи, шли еще глубже.

Как оказалось, мощные наслоения раковин и рыбьих костей, при­дававших их поселениям такой первобытный вид, объясняются вовсе^ не тем, что здесь жили жалкие собиратели «даров моря», подбиравшие раковины или выброшенные морскими волнами трупы случайно погиб­ших морских животных.

Среди раковин найдены такие, которые принадлежат моллюскам, обитающим не у самых берегов, а в открытом море на глубине несколь­ких десятков метров. Вместе с ними встречаются кости морских рыбг тоже обитающих вдали от берегов.

Добыча глубоководных моллюсков и рыб была невозможна без выезда в открытое море. Она требовала соответствующего технического осна­щения — в первую очередь больших устойчивых на морской волне ло­док. Нужны были морские сети, а также специальные удочки с грузи­ками, спускающиеся на большую глубину, и многое другое, на чем дер­жалось морское рыболовство у различных племен Тихого океана в мо­мент их первоначального соприкосновения с европейцами.

Особенно интересны найденные в раковинных кучах плоские острия из шифера, часто имеющие в средине одну или две просверленных ды­рочки. Это наконечники гарпунов для охоты на крупную рыбу и морского зверя. У обитателей поселений с раковинными кучами существо­вал уже тот сложный гарпунный комплекс охотничьего вооруженияг появление которого означало крупнейший шаг в развитии культуры Приморских стран и важнейшее завоевание морских рыболовов и охот­ников от Японских островов до Скандинавии.

Без такого вооружения не могли быть по-настоящему освоены чело­веком огромные пространства морских побережий Тихого и Ледовитого, океанов, не могла возникнуть высоко специализированная культура морских зверобоев.

Существование специализированной культуры рыболовов и морских зверобоев было первой характерной чертой хозяйства и образа жизни населения Приморья в эпоху «раковинных куч», а возникновение и означало важнейшую грань в их культурной истории.

В раковинных кучах обнаружены камни овальной ладьевидной формы. Одна сторона таких камней выпуклая и более или менее гладкая, дру­гая плоская и сплошь покрытая мелкими точечными выбоинами, как бы своего рода насечкой. По своей форме, размерам и характеру отделки поверхности они в точности повторяют древнейшие орудия, служившие для изготовления муки из зерен,— каменные зернотерки.

Вместе с обломками каменных зернотерок в раковинных кучах встречены каменные мотыги и фрагменты шиферных ножей особого типа в виде небольших пластинок с выпуклым односторонним лезвием и обычно двумя отверстиями, просверленными в их средней части. Совершен­но такие же по форме шиферные ножи, служившие серпами, и мотыгд с плечиками употребляли в неолитическое время древнейшие земле­дельцы Китая на Желтой реке.

«Люди раковинных куч» явились, следовательно, не только создате лями культуры морских рыболовов и зверобоев, но и первыми земледель­цами нашего Дальнего Востока.

Со временем приморские племена стали получать от своих степных -соседей и металлические вещи, о чем свидетельствуют единичные находки металлических изделий, а также каменные кинжалы и наконечники, изготовленные по металлическим образцам конца II и начала I тысяче­летия до н. э. Таким образом, в Приморье начинается переход от камня к металлу; заканчивается неолитическое время в собственном смысле зтого слова.

В то же самое время, повидимому, у них появились домашние живот­ные, зародилось скотоводство. В хозяйстве приморских племен большое значение, очевидно, имела свинья, кости которой особенно часто встре­чаются в раковинных кучах.

Судя по китайским источникам, древние обитатели Приморья носили общее наименование илоу. Китайцы оставили о них в своих летописях краткие, но точные известия, вполне согласующиеся с археологическими источниками и существенно дополняющие их.

В Саньгочжи, не использованном И. Бичуриным обозрении истории трех династий, одновременно правивших в Китае с 220 по 264 г., состав­ленном Чжэнь-Шоу в V в. н. э., об илоу говорится, что они находятся более чем на тысячу ли на северо-востоке от Фуюй и расселены по берегу Великого океана. На юге они соприкасаются с северными воцзюй, а «где кончаются их земли на севере, неизвестно». В стране илоу «много непро­ходимых гор».

Основой хозяйства илоу были земледелие и скотоводство; они имели «пять видов [хлебных] злаков, коров и лошадей». Особенно подчерки­вается, что илоу любят разводить свиней, «питаются их мясом, носят их шкуры».

Илоу добывали в своей стране яшму и хороших соболей —«это те самые, которые ныне называют илоускими»,— говорится в хронике. Отмечается и наличие судоходства у илоу. Жилища илоу находились среди гор и лесов. Они были углублены в землю: «Обычно живут в ямах. Большие семьи углубляются на девять ступеней и чем больше, тем лучше». Летом илоу ходили голые, «только лоскут ткани в 1 чи [0,32 см] прикры­вает их спереди и сзади, чтобы скрыть тело». Зимой они намазывали тело «свиным жиром, толщиной в несколько слоев, чтобы защититься от ветра и мороза».

Главным оружием илоу служил лук: «их луки длиной в 4 чи [1,3 м] силой превосходят самострелы. Стрелы делают из дерева ку, длиной в 1 чи [35,2 см]. Наконечник стрелы делается из темного камня… Искусно стреляют из лука. Стрельцы, когда стреляют в людей, всегда попадают .Так как стрелы намазывают ядом, то люди, в которых попадут, все умирают».

Общественный строй илоу не выходил за пределы первобытно-об­щинных отношений, «люди большей частью храбрые и сильные. Не имеют больших правителей, но каждое поселение имеет главу».

Таким образом, у илоу не было общего властителя и они жили неза­висимыми друг от друга родовыми общинами. Но это не мешало им ус­пешно обороняться от пытавшихся поработить их соседей.

В Саньгочжи содержатся интересные сведения, характеризующие •отношения илоу с соседними народами и их политическую историю. Со времени династии Хань, говорится в летописи, фуюйцы подчинили их себе и обложили тяжелыми податями. В период Хуан-чу (222—226 гг.) они восстали против поработителей. «Фуюй несколько раз ходили про­тив них карательными походами. Хотя их народ, обитающий в непро­ходимых горных местах и малочисленен, люди соседних стран боятся их луков и стрел, и в конце концов не могут покорить». Более того, сами илоу, бесстрашно плавая на судах по морю, наводили страх на со­седей: «вторгаются и грабят, отчего соседние страны страдают».

На севере с илоу соприкасались другие племена, о жизни которых дают представления археологические памятники, найденные в долине Амура у Хабаровска.

Памятники эти рассказывают о жизни тех племен, которые позднее (вошли в историю Дальнего Востока под названием мохэ китайских ле­тописей. Они рисуют, хотя и отрывочную, но в целом вполне определен­ную картину такого же, как в Приморье, постепенного прогрессивного развития культуры местного населения от камня к металлу, от охоты и рыболовства к земледелию и скотоводству, от материнского рода к от­цовскому, а затем от первобытной родовой общины к государству.

На одном из поселений у Хабаровска в нижнем культурном слое сохранились следы поздненеолитической культуры в виде землянок, на дне которых найдены грубые лепные сосуды, покрытые снаружи отти­сками, имитирующими грубую ткань или рогожу. Выше залегают ос­татки более развитой керамики, в том числе чаш в виде двух конусов, соединенных вместе вершинами, и больших высоких сосудов с узким днищем, таким же узким горлом и сильно отогнутым широким блюдце-образным венчиком. Сходные по форме сосуды распространились в конце I тысячелетия до и. э. и в соседних странах Дальнего Востока, вплоть до Японских островов, где они носят название сосудов типа яён.

Одновременно стали выходить из употребления древние каменные орудия и началась, повидимому, местная обработка металла.

Обнаруживаются и очень характерные черты верований, погребаль­ного ритуала.

На том же поселении у Хабаровска, где оказались сосуды типа яён, обнаружены и остатки одновременных им разрушенных погребений, в которых кости людей находились в больших глиняных сосудах, соеди­ненных друг с другом горлами.

Все эти новые черты материальной культуры и быта, связывающие Приамурье с соседними странами Дальнего Востока, замечательны тем, что указывают и на другие, еще более важные и глубокие перемены в: жизни племен Дальнего Востока. Именно в это время здесь повсюду распространялось скотоводство и земледелие, материнский род сменялся отцовским, усиливался обмен, крепли связи с другими странами, в первую очередь с Китаем, содействовавшие разложению первобытно-общинного уклада. Намечались первые признаки имущественного неравенства. Вырастала прослойка местной патриархально-родовой аристократии. Складывались первые экономические предпосылки для возникновения в дальнейшем местных государственных образований — в первую очередь Бохайского царства, а вслед за ним в самом начале следующего тысячелетия — Чжурчженьской империи.