Искусство Руси времен Татаро-Монгольского нашествия

Владпмиро-суздальская земля больше всего пострадала от нашествия Батыя в 1237 — 1238 гг. Уничтожение произведений искусства было тем более ощутимо, что многие из них были созданы буквально накануне нашествия. Только в 1237 г. епископ Митрофаи поставил киот над престолом в Успенском соборе во Владимире, украшенный золотом и серебром. Ростовский епископ Кирилл в 1231 г. украсил собор в Ростове иконами «многоценными», пеленами, двумя кио­тами, напрестольной нндитией, сосудами и ринидами, а также и «златыми» дверями, установленными в южном портале, на­рестольными крестами и внес в храм мощи святых «в раках прекрасных». В 1226 г., т.е. уже через три года после битвы па Калке, была заложена каменная церковь Спаса в Нижнем Новгороде. Л в 1234 г. князь Святослав Всеволодович «съ верши л церковь в Юрьеве и у краен ю… ». В это же время создавались и «златые» двери для Рождественского собора в Суздале. Собор был расписан фресковой живописью, а его пол был выуощен красным «разноличным мрамором».

Татары прежде всего опустошили самую богатую сокровищницу русского искусства — Успенский собор во Вла­димире. Они сорвали с иконы Владимирской Богоматери древний оклад из золота и серебра, украшенный драгоценными камнями; ограбили и другие церкви и монастыри — сняли драгоценные оклады с напрестольных Евангелий, унесли кре­сты и сосуды, а также и одежды князей, которые принято было вешать в храмах на память о них. Разорив Владимир, татары двинулись к Ростову, а потом на Ярославль и Городец и по Волге вплоть «до Галича Мерского». Другие пошли к Юрьеву, Переславлю, Дмитрову и Твери.

Нам предстоит выяснить, насколько опустошительным было уничтожение древних произведений искусства и как быстро протекал процесс восстановления древних памятников. Это имеет прямое отношение к выяснению преемственности традиций и появлению новых качеств в искусстве.

Разоренный татарами владимирский Успенский собор все-таки кое-что сохранил из домонгольского прикладного и изобразительного искусства. Здесь сохранился от храмовой утвари Андрея Боголюбского Сион XII в., позднее привезенный в Москву. Уцелел чтимый образ Владимирской Богоматери XII в., на котором остался и фрагмент золотого чеканного и басменного оклада с семифнгуриым деисусом. Это, по-видимому, часть того оклада, который вновь был сделан в XIII в. после пожара 1185 г., когда сильно пострадало церковное узорочье, данное Андреем Боголюбским. Возможно, отсюда же происходит и икона Вседержителя («Спас, златые власы»), написанная в начале XIII в. в традиции высокого владимиро-суздальского искусства. Уцелел и сильно пострадавший образ Богоматери Боголюбской XII в. В Ярославе чудом сохранился большой храмовый образ начала XIII в. Богоматери «Великая Панагия» и моленная икона Спаса середины XIII в. ярославских князей Василия и Константина.

Меньше всего уцелело произведений прикладного искусства, которые привлекали своей драгоценностью, и их легче было унести. Тем не менее, когда в конце XIII в. татарская рать вместе с князьями Андреем Александровичем Городецким и Федором Ростиславичем Ярославским взяла Владимир, то Успенский собор еще хранил произведения прикладного искусства. Они вновь были разграблены: «… и чудное дно медяное выдраша, и сосуды священныя вся поимаша». На протяжении всей второй половины XIII в. летописи не сообщают сведений о строительстве храмов во Владимире или Суздале. Раньше их пробуждается Ростов Великий. Уже в 1253 г. в Ростове освящалась вновь построенная деревянная церковь Бориса и Глеба внуками Константина Всеволодовича — Борисом Ростовским и Глебом Белозерским. Новый храм стоял недолго и, повидимому, сгорел, а в 1287 г. был восстановлен заново и освящен ростовским епископом Игнатием.

О произведениях прикладного искусства в Ростове мы не имеем никаких данных. Но непрерывное возобновление храмов почти сразу же после Батыева погрома свидетельствует о том, что на Владимиро-Суздальской земле еще были опытные строители, живописцы и мастера церковного «узорочья». И, несмотря на отсутствие самих произведений прикладного искусства XIII в., у пас пет оснований говорить о полной потере домонгольских традиций в искусстве. Судя по сохранившимся произведениям живописи XIII — начала XIV в., в них еще ярко выявлялись черты высокого искусства ростово-суздальской школы. 13 прикладном искусстве некоторое снижение уровня мастерства несомненно было за счет угона мастеров и снижения материальной базы для создания произведений искусства (прежде всего — отсутствие драгоценных металлов) и потерн некоторых сложных технических навыков. Но оно обогащалось за счет народного искусства, а следовательно, ярче выявляло его национальные особенности. Последние проявились и в профессиональном искусстве ростовской живописи.

Черты народной интерпретации образов в простоватых, но эмоционально напряженных лицах уже выявлены в чеканке деисуса на золотом окладе XIII в. с иконы Владимирской Богоматери. В то же время это произведение сохраняет монументальное величие фигур с искусной домонгольской пластикой одежд в византийской традиции.

Новгород не был разорен во время татаро-монгольского нашествия, но новгородское прикладное искусство во второй половине XIII в. переживало большую ломку, как и искусство среднерусских земель. Это можно проследить прежде всего по иконографическим изображениям на золоте и серебре, т.е. на произведениях, сделанных не простыми ремесленниками, а городскими мастерами прикладного искусства. Подписанных и точно датированных произведений новгородского происхождения, относящихся к этому времени, нет. В самом Новгороде и его окрестностях не сохранилось ни одного не разрозненного комплекса церковных или монастырских ризниц, кроме ризницы Софийского собора. Ценнейшим источником для выявления новгородских древностей является Оружейная палата Московского Кремля и ризница Троице-Сергиевой лавры. Археологические раскопки в Новгороде мало помогают разработке истории прикладного искусства, так как они дают больше рядового материала бытового назначения, как, например, крестытельники, височные кольца, серьги, булавки, перстни, браслеты.

В конце XV в. из Новгорода в Москву попало значительное количество древних новгородских произведений в качестве «поминков», полученных Иваном 3, и изъятий, произведенных после покорения Новгорода. Вывозил из Новгорода произведения искусства и Иван Грозный.

Великий Новгород был одним из центров производства перегородчатых эмалей в домонгольское время. Этот факт в настоящее время уже твердо установлен благодаря археологическим находкам. Исследователи располагают теперь довольно большим числом новгородских произведений с перегородчатыми эмалями XII — XIII вв.

В процессе сохранения и собирания художественного наследия Северо-восточной Руси после ее разорения татаро-монголами Твери принадлежит особо важное место. В Тверь бежали жители из многих мест Ростово-Суздальской земли, «…собраша жеся тогда во Тверь отвсюду бегдых много и вси совещашася межи собою с татары битися». Эти пришельцы из высокоразвитых центров русской культуры домонгольского времени переносили в Тверь знания и художественные традиции своей родины. Связи с древним Ростовом закрепляются и династическим браком. В 1294 г. Михаил Ярославич Тверской женится на дочери Дмитрия Борисовича Ростовского Анне: Как ни один другой центр культуры, Тверь быстро возрождалась после опустошительного нашествия Батыя. Уже в середине XIII в. по всей Тверской земле наблюдается размах деревянного строительства. В 1240 г. в Твери князем Ярославом Всеволодовичем была перенесена на правый берег Волги и заново срублена крепость. В разных местах Тверского княжества строилось много деревянных церквей и монастырей, потом исчезнувших, но оставивших о себе известия, собранные в XIX в. местными краеведами. К XIII в: относится, например, известие о древнем монастыре на реке Жабне близ Калязина, разоренном татарами. В XIII — XIV в. увеличивалось и число рядовых тверских городов, которые расширялись, обрастали посадами, «что служит ярким показателем процесса возрождения экономики и культуры русского города, шедшего вглубь, несмотря на татарский гнет и феодальные междоусобицы».

В последней четверти XIII в. строительство в Твери идет такими темпами, что оно предполагало и стабильность материальной базы у тверских князей, и наличие достаточного количества мастеров разных специальностей. И, что особенно важно, в Твери развивалось уже каменное зодчество. В 1285 г. тверской князь Михаил Ярославич и его мать Оксинья заложили каменный храм Спаса Преображения на месте деревянного соборного храма Козьмы и Дамиана 1271 г., сгоревшего в 1282 г. В 1290 г. храм уже был завершен, а в 1292 г. — расписан фресковой живописью. Об этом позаботился тверской владыка Андрей, нанявший лучших художников и иконописцев. В 1297 г. освящена церковь Афанасия и срублен город Зубков. Во время пожара в Твери в 1298 г. сообщается, что «сгорело немало именья — золота и серебра, ружья, порть». «Обстоятельство или факт, что уже в XIII в. в Твери оказалась нужда в каменном соборном храме и что там нашлись мастера, ко­торые сумели его выстроить, тогда как в других городах, как известно, даже в позднейшее время не умели сами строить каменных храмов и обращались к чужим мастерам, — весьма замечательный и показывающий, как высоко уже в это время стояла Тверь в культурном отношении».

Восстановлению культуры Твери способствовали и старые центры просвещения, каким был Отрочь монастырь, ставший центром переписки книг и литературной деятельности, а также и установление в 1271 г. епископской кафедры. Первый тверской епископ Симон был одним из образованнейших людей своего времени. По словам летописи, он был «добродетелен и учите лен и силен в книгах божественного пи­сания… и честен, и смыслен зело…». Важным фактом в истории культуры Твери было начало тверского летописания, которое А.И. Насонов относит к 1285 г.

Тверь возвышалась одновременно с Москвой, и порою масштабы строительной деятельности в Твери были более значительными, чем в Москве.

Искусство Москвы второй половины XIII в. почти ничем не представлено, за исключением немногочисленных археологических находок. Последние трудно расчленить с домонгольским XIII в. Все, что известно от этого времени, относится к типичному городскому ремеслу, знакомому по раскопкам в Киеве, Чернигове, Старой Рязани, Смоленске.

Археологические наблюдения в Московском Кремле представляют интерес прежде всего потому, что они констатируют следующий факт: после сожжения Москвы Батыем в 1237 г. нет никакого перерыва в напластовании культурного слоя. Москва тотчас же отстраивается после погрома, повидимому, привлекая к себе беженцев из других мест Владимиро-Суздальской земли, а возможно, и киевщины.

Изыскания выяснили очень важное обстоятельство — более древнюю дату начала в Москве каменного строительства, относимую к 80-м годам XIII в. Это чрезвычайно интересное открытие проливает свет на взаимоотношения Москвы с Тверью. Соперничество двух возвышающихся одновременно центров на окраине Владимпро-Суздальской земли выражалось не только в делах политических, но и в храмовом строительстве, в создании собственного летописания, памятников письменности, живописи и прикладного искусства. Время создателя династии московских великих князей Даниила Александровича, известное до сих пор только по письменным источникам, теперь приобретает источники археологические. Выводы историков о том, что культура Москвы опиралась прежде всего на владимиро-суздальское художественное наследство времен Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, а следовательно, на культурные богатства Киевской Руси, приобретают все новые доказательства в исследованиях историков культуры и археологов.

XIII в. был переломной эпохой в русской культуре, когда рождалось новое осмысление образов, народный характер их истолкования. Это было связано не только с установлением татаро-монгольского ига, но и с тем культурно-историческим процессом, который охватил всю Западную Европу на пороге Возрождения, принесшего новые гуманистические идеи. В русском прикладном искусстве они особенно ярко сказались в последней четверти XIV — начале XV в. Москва и Новгород находились в этот период в общем русле запад­ной и южнославянской культуры, воспринявшей богатое наследие Византии. И мы не видим в русском прикладном искусстве тех прямых «заимствований» и «влияний», которые бы ставили это искусство как бы па второе, подчиненное место. «Заимствования» и «влияния» могли быть только двусторонними. И порою творческий характер русского искусства ставил его выше южнославянского и поздневизантийского. При этом русское искусство никогда не теряло национальных особенностей и не было подражательным.