Новая политика Коминтерна впоследствии была расценена многочисленными исследователями как производное от установок, взятых на вооружение советской внешней политикой в этот же период. Если в подобном суждении и содержится доля истины, то в целом оно все же выглядит слишком схематичным. Соотношение между двумя этими процессами не может быть сведено к простой причинно-следственной связи.
Советская дипломатия была занята поисками гарантий от двух угроз, выраставших на границах СССР: японской и гитлеровской, ставшей более тревожной после заключения пакта между Германией и Польшей в 1934 г. Естественно, что такие гарантии она искала прежде всего у Франции, как Литвинов не поколебался дать понять германскому министру Нейрату уже в марте 1933 г., а также у Соединенных Штатов. В то же время СССР был всемерно заинтересован в том, чтобы не допустить или по меньшей мере отсрочить возникновение конфликта между другими державами, в который, как знали советские руководители, их страна рано или поздно неизбежно окажется втянутой. Заинтересованность эта диктовалась уже самим существованием тяжких проблем во внутренней жизни Советского Союза. Когда советские дипломаты говорили своим иностранным собеседникам, что любая война грозит нанести удар всем народнохозяйственным планам СССР», они были совершенно искренни. Руководствуясь этими мотивами, Советское правительство решило присоединиться к концепции коллективной безопасности в Европе и во всем мире; с этого момента оно сделалось самым упорным поборником политики, выраженной этой формулой.
Сближение с Францией шло постепенно и неуклонно на протяжении всего 1934 г. Вначале оно получило форму совместной выработки проекта Восточного пакта: все государства Восточной и Центральной Европы — включая СССР и Германию — должны были подписать соглашение об обязательстве оказывать взаимную помощь тому из них, которое оказалось бы жертвой агрессии. Договор призван был выполнять в Восточной и Центральной Европе ту же функцию, которую, как предполагалось, для Западной Европы выполняют Локарнские соглашения с их системой множественных гарантий послевоенных границ в этой части континента. Новый пакт должен был быть дополнен соглашением между Францией и СССР об оказании взаимопомощи; тем самым была бы установлена и формальная связь между двумя системами — Локарнской и Восточноевропейской, ибо подразумевалось, что Москва в этом случае выступит в роли гаранта первой, а Париж — второй.
Категорический отказ Германии, противодействие Польши и более тонкое, но не менее реальное враждебное отношение англичан привели к провалу этого проекта, с которым было связано имя французского министра Барту. После того как Германия нарушила военные статьи Версальского договора, восстановив обязательную воинскую повинность, СССР и Франция сошлись на другом проекте: двустороннем договоре об оказании взаимной помощи в случае, если одна из двух стран подвергнется военному нападению в Европе . Документ был подписан 2 мая 1935 г. в Париже новым министром иностранных дел Лавалем, хотя последний и был одним из тех французских деятелей, которые более всего склонялись к поискам соглашения с фашистскими державами. Несколько дней спустя аналогичный пакт был подписан между СССР и Чехословакией, страной, которая наиболее решительным образом связала свою политику с политикой Франции.
Еще в сентябре 1934 г. Советский Союз по настоянию Франции вступил в Лигу Наций, где был принят в постоянные члены Совета Лиги, как полагалось по уставу великим державам. В эти же месяцы произошло его сближение с Великобританией. В феврале 1934 г. было заключено временное торговое соглашение между двумя странами. Возрождение германской угрозы побудило реалистически мыслящее крыло консервативной партии во главе с тем самым Черчиллем, который в 1919 г. надеялся уничтожить русскую революцию, искать более тесного сотрудничества с Советским Союзом . В марте 1935 г. английский министр Идеи впервые прибыл с визитом в Москву, где был встречен с большими почестями. В противовес агрессивным намерениям нацизма перед СССР вырисовывалась новая перспектива: союз с двумя крупнейшими державами Западной Европы. Это были к тому же те самые державы, которые в момент военной интервенции и гражданской войны выступали в роли жесточайших противников Советской России; следует помнить также, что обе они пользовались значительным влиянием среди малых государств Восточной Европы. Середина 1935 г. была тем моментом, когда вероятность подобного союза выглядела наиболее многообещающей.
Баланс сил постоянно менялся. Страны заключали мирные договоры то между собой, то делали это с врагами союзников, что существенно запутывало ситуацию.
Но при этом в России обучали немецких военнослужащих. Я уверена, что истинных причин для тех или иных действий мы при жизни не узнаем, пока не рассекретят архивы. Смутно верится, что я доживу до этих времен.