Провозглашение Социализма

Поэтому атмосфера, в которой стране была представлена новая Конституция, складывалась отнюдь не благоприятной. А работа по обновлению текста основного закона Советского государства шла тем временем своим чередом. На основе календарных дат, приводящихся в соответствующих исторических работах, можно заключить, что избранная в феврале 1935 г. комиссия приступила к работе в июле того же года, разделившись на 12 подкомиссий, которые закончили выработку своих предложений в феврале — марте 1936 г. На протяжении двух последующих месяцев на этой базе был со­ставлен первый вариант проекта, который был представлен Полит­бюро 13 мая 1936 г., а Пленуму Центрального Комитета — в первых числах июня. Следует поэтому с некоторой осторожностью отнестись к заявлению Бухарина, якобы сделанному им во время своей последней поездки за границу (весной 1936 г.) о том, что текст Конституции целиком написан им самим с помощью Радека. Бухарин выполнял обязанности секретаря «комиссии». Этого еще недостаточно, чтобы считать документ целиком его собственным творением. Куда более убедительным выглядит предположение, что на новый текст Конституции значительное влияние оказали его идеи, как и вообще идеи «примирительного» течения, вобравшие в себя целый ряд высказывавшихся им мыслей.

После утверждения Центральным Комитетом ВКП(б) и Всесоюзным Центральным Исполнительным Комитетом Союза ССР проект Конституции был опубликован в печати для его всенародного обсуждения. Оно шло уже около месяца с небольшим, когда начался процесс Зиновьева и Каменева. Восьмой, и последний, съезд Советов Союза ССР был созван в конце ноября 1936 г. Он заслушал доклад Сталина и принял текст Конституции с некоторыми поправками, предложенными и прокомментированными самим Сталиным. 5 декабря 1936 г. новая Конституция была объявлена вступившей в силу.

Текст ее представлял собой огромный интерес и с большим вниманием был встречен также за рубежом. По сравнению со старыми конституциями 1918 и 1924 гг. в тексте было много важных новшеств. Отчасти они выражали и законодательно оформляли перемены, уже происшедшие в обществе; отчасти же имели программное значение, хотя Сталин особенно старался отрицать именно этот их аспект, утверждая, что Конституция является лишь «регистрацией и законодательным закреплением тех завоеваний, которые уже добыты и обеспечены».

Из текста исчезла старая знаменитая преамбула: «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Вместо нее были помещены две раздельные главы: одна, первая по счету в новом тексте, излагала общественное устройство; другая (по нумерации это была глава X) была посвящена «основным правам и обязанностям граждан». СССР был провозглашен «социалистическим государством рабочих и крестьян». Его «политическую основу» составляют «Советы»; его «экономическую основу составляют социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства». Эта последняя была представлена «госу­дарственной собственностью», определенной как «всенародное достояние», и «кооперативно-колхозной собственностью». Земля, ее недра, воды, леса объявлялись государственным достоянием, но земля, занимаемая колхозами, отдавалась им «в бесплатное и бессрочное пользование, то есть навечно». Признавалось, помимо этого, ограниченное право личной собственности и наследования. «Хозяйственная жизнь», как устанавливалось, «определяется и направляется государственным народнохозяйственным планом». Труд был назван «обязанностью» и «делом чести» каждого гражданина .

Основным новшеством в государственном устройстве было исчез­новение прежних областных, республиканских и всесоюзных съездов Советов, сохранявших, несмотря ни на что, тонкую историческую нить преемственности со своими революционными истоками. Их место теперь занимали представительные органы более традиционного типа. Они избирались путем прямого голосования всем населением и сохраняли название Советов, но были ближе к институтам парламентарного типа: районные, городские, областные, республиканские Советы — вплоть до Верховного Совета СССР, образованкого вместо прежнего ВЦИК. Как и ВЦИК, Верховный Совет представлял собой двухпалатную ассамблею, состоящую из Совета Союза и Совета Национальностей. Выборы отныне — и в этом заключалось другое нововведение — должны были стать не открытыми, то есть не в форме голосования путем поднятия руки на заводских или сельских собраниях, а тайными. Упразднялось различие в нормах представительства рабочих и крестьян. В выборах могли участвовать все достигшие 18-летнего возраста граждане, включая и тех, которые ранее были лишены избирательных прав как «бывшие эксплуататоры», но за исключением лиц, лишенных избирательных прав по суду, и умалишенных. Следует, однако, отметить, что часть старых ограничений была отменена еще в 1934 г. одним из тех решений, которые знаменовали преобладание тенденции к восстановлению внутреннего мира .

«Законодательная власть СССР, — говорилось в статье 32, — осуществляется исключительно Верховным Советом СССР». Это предполагало радикальное изменение практики, ибо в предыдущие годы законы — пусть даже в форме «постановлений — издавались самыми различными институтами, начиная с Секретариата ЦК. Сам Сталин заявил: «Надо, наконец, покончить с тем положением, когда законодательствует не один какой-нибудь орган, а целый ряд органов. Такое положение противоречит принципу стабильности законов». Но этому новому правилу, как и многим другим программным положениям новой Конституции, суждено было остаться на бумаге.

Лишь немногие изменения были внесены в отношения между Союзом ССР и входящими в него отдельными республиками. Число их значительно возросло и равнялось теперь одиннадцати: РСФСР, Украина, Белоруссия, Туркмения, Узбекистан, Таджикистан, Казахстан, Киргизия, Грузия, Армения и Азербайджан. Как можно видеть, старая Закавказская федерация, которая так и не завоевала реальной популярности у народов этого региона, была ликвидирована (решение об этом было принято в 1936 г.54) и каждая из входивших в нее республик самостоятельно вступила в Союз. Компетенции всесоюзного правительства в целом стали обширнее, чем в 1924 г.: об этом свидетельствовало, в частности, возросшее число объединенных наркоматов в центре. Таково было одно из последствий битвы за индустриализацию. Во многих статьях Конституции фиксировалось — ив этом было одно из главных новшеств — огромное расширение экономических задач, взятых на себя государством в СССР. Никогда прежде история не знала ничего подобного. Однако оперативное руководство этими новыми функциями было в основном сосредоточено в Москве.

В перечне прерогатив гражданина Конституция прежде всего провозглашала целый ряд новых социальных прав, никогда ранее не появлявшихся в документах такого рода: право на труд, право на отдых, на получение образования, на материальное обеспечение в старости или в случае потери трудоспособности по болезни или из-за несчастного случая . Эти принципы заслуженно обрели историческую известность. Каковы бы ни были пределы их практического применения в СССР тех лет, само их провозглашение было револю­ционным начинанием. Призванные наполнить социальным смыслом вмешательство государства в экономику, они станут отныне непременным важным компонентом любой современной системы взглядов на гражданское общество и, следовательно, постоянно актуальной целью бесчисленного множества общественно-политических битв повсюду в мире. Никто более не сможет игнорировать их.

Для Конституции 1936 г. было характерно сочетание этих принципов с целой серией индивидуальных прав, заимствованных из либерально-демократической традиции: свободой совести, свободой слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций, объединения в общественные организации, неприкосновенностью личности, жилища и тайны переписки. Был установлен парламентский иммунитет для депутатов Верховного Совета. О судах было сказано, что они «независимы и подчиняются только закону», «разбирательство дел во всех судах СССР открытое… с обеспечением обвиняемому права на защиту».

Лишь один непривычный пункт прерывал этот замечательный перечень либеральных гарантий. В той же самой статье 126, посвященной праву объединения в общественные организации, добавлялось: «…а наиболее активные и сознательные граждане из рядов рабочего класса и других слоев трудящихся объединяются во Всесоюзную Коммунистическую Партию (большевиков), являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за укрепление и развитие социалистического строя и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». То было не только законодательное оформление старой сталинской идеи о «приводных ремнях». Сама партия претерпевала институционализацию в рамках новой структуры государства — ничего похожего не предусматривалось предыдущими конституциями СССР.

Представляя собой противоречивый документ, советская Конституция 1936 г. заслуживает внимательного изучения не только потому, что формально она так и осталась основным законом Советского государства. В 1936 г. она не могла быть и не была применена. Какова бы ни была роль Бухарина в ее составлении, она была плодом дальновидной, но в данный момент потерпевшей поражение тенденции. Возможно, поэтому серьезными слабостями страдала и ее структура. По замыслу, она должна была стать великим демократическим и социалистическим документом. Между тем ее форму­лировки несли на себе печать оторванности от реальной политической действительности. Все тоньше становилась нить, ведущая к истокам подлинной традиции Советов и последующим дискуссиям большевиков о «рабочей демократии». Восполнить эту иссякающую связь с прошлым должны были бы новые нормы, опирающиеся на парламентские принципы отправления демократии. Бухарин и другие представители интеллигенции в комиссии даже ставили вопрос о включении в избирательные бюллетени при голосовании не одного, а нескольких кандидатов. Но все это были модели, весьма далекие от до- и послереволюционной, русской и советской, политической традиции: они не могли, очевидно, дать решения проблемы в тот период.

Ни один из этих вопросов не обсуждался публично. Правда, проект Конституции был выдвинут на «всенародное обсуждение». Назывались головокружительные цифры: сотни тысяч собраний, на которых присутствовало более 40 млн. человек и было внесено около 170 тыс. предложений о поправках и дополнениях. Но при более внимательном рассмотрении оказывается, что почти все пред­ложенные и преданные гласности поправки носили довольно второ­степенный характер: в обсуждениях нет и следа столкновения идей, сравнимого с тем, какое сопровождало рождение Конституции 1924 г. Во всяком случае, сам тон обсуждения не был дискуссионным. То был, напротив, поток апологетических- манифестаций, на которых превозносился даже не столько сам документ, сколько тот, кто провозглашался его творцом. Конституция была сразу же названа «сталинской», хотя основания к тому были довольно сомнительными. Заключительным актом этого коллективного выражения чувств явился VIII съезд Советов, вылившийся в сплошной поток славословия Сталину. Так, весь процесс утверждения проекта приобрел характер плебисцита, что исказило уже в момент рождения все содержание новой Конституции.

Представляя текст проекта съезду, Сталин провозгласил: «Наше советское общество добилось того, что оно уже осуществило в основном социализм, создало социалистический строй, то есть осуществило то, что у марксистов называется иначе первой, или низшей фазой коммунизма. Значит, у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма, социализм». Тот же самый человек, который двенадцатью годами раньше заявил, что построение социализма в одной стране возможно, теперь возвещал, что социализм стал реальностью. Утверждение это не выдерживала критики во многих отношениях: даже обладая немалым числом социалистических черт, советское общества было далеко от тех представлений о социализме, какие сложились у его провозвестников. Свое утверждение Сталин сопроводил весьма поверхностным анализом социальной действитель­ности, сформулированным в чрезвычайно упрощенных марксистских терминах. Все старые правящие классы, сказал он, исчезли, «ликвидированы». «Остался рабочий класс. Остался класс крестьян. Осталась интеллигенция». Но то были уже, говорил Стадии, совершенно «новые» социальные группы, целиком, переменившие собственную природу я превратившееся в нечто талое, «подобного которому не знала еще история человечества». Из этого следовало, по мнению Сталина, что экономические и политические противоречия между этими группами, то есть в обществе в целом, «падают и стираются». Тем самым закладывались основы для концепции «монолитности» уже не только партии, но и всего общества; или, как вскоре начнут говорить, «морально-политического единства советского общества».