Потребовалось около 200 лет для того, чтобы состоялся переход от княжества тюрок-кочевников, основанного Османом в 1280 г., к империи Промежуточного региона Мехмеда II, какой она стала в 1461 г., сразу после падения последнего византийского бастиона, Трапезундской империи, а также для того, чтобы османы стали продолжателями византийской политики. Но уже в конце первого столетия перестройка империи по византийскому образцу, проводившаяся Баязидом I и правителями периода междуцарствия (1402-1413), настолько продвинулась вперед, что греческий язык стал языком османской администрации, а для восстановления равновесия и предотвращения ассимиляции турок греками потребовалось вмешательство султанов.
Уже в VII в. арабы из халифата Омейядов использовали греческий в качестве официального языка. Отец греческой православной церкви, св. Иоанн Дамаскин, родившийся в Дамаске в середине VII в., преданно служил своим мусульманским хозяевам, а византийский император Лев III Исавр (717-741) разрешил строительство мечети для мусульманской общины Константинополя. Тюркская династия Данишмендидов из Каппадокии (1078-1178) также использовала греческий как официальный язык. Как бы там ни было, Мехмед I (1413-1421) заменил греческий — язык администрации — турецким и персидским. Тем не менее султаны и их визири продолжали пользоваться греческим в качестве языка международного общения. По этому поводу интересно отметить, что османы вели переписку с итальянцами не на латыни, а на греческом языке. Сохранилось множество официальных писем султанов, различных государственных деятелей и сановников Порты. Нет сомнений, что написаны они людьми, для которых греческий язык не был родным, поэтому считать их переводами, выполненными секретарями-греками, глубоко ошибочно. В частности, мы располагаем фирманами Мехмеда II и договорами на греческом языке, которые он подписал с Венецией. Среди многочисленных документов Баязида II (1481-1512) на греческом языке можно выделить его письмо венецианскому дожу от 7 апреля 1503 г., которое начинается словами: «Soultan Baye-zit Theou chariti Basileus kai Autokrator [ton Romaion] amphoteron ton epeiron Asias te Europes kai ton hexes… esteilan antropous ton eis ten Poll… En Konstantinoupolei, meni Apriliou Z’», что означает: «Султан Баязид, Божией милостью Василеве (царь) и Автократор (самодержец, император) двух континентов Азии и Европы и остального мира… Они направили некоторых своих людей в Город (ис тин Поли = Истанбул)… Писано в Константинополе сего месяца апреля 7-го числа». Приведенный выше текст интересен тем, что в нем видны некоторые будущие турецкие заимствования из греческого, такие как турецкий союз «de» = «и», который происходит от греческого «te» (Asias te Europes), или же слово «Стамбул» (по-турецки Istanbul; «eis ten Poll» = в Город, по-гречески произносится как «истинбо-ли»), хотя в равной степени использовано и официальное название «Konstanti-noupolis», вслед за которым поставлена дата. Далее, султан носит точно такой же титул, как и византийские императоры, наследником которых он себя считает, а именно Basileus kai Autokratar, что означает «царь и император» (римлян). И наконец, вслед за греками, которые со времен античности называли западное побережье Эгейского моря Европой, а восточное -Азией, подчеркивая тем самым центральное положение Эгейского моря в Промежуточном регионе, и вслед за византийцами, именовавшими азиатскую своей имерии часть греческим словом Anatole, которое в турецком языке превратилось в Anadolu (Анатолия) и означало «Восток», османы используют тот же географический подход к двум составным частям империи — Румелии (Европа) и Анатолии (Азия), а также пользуются понятием вселенской империи, указав «kai ton hexes», что означает: «и остального мира».
Можно задать себе вопрос, почему персидский язык представлял собой меньшую опасность, чем греческий? Понятно, что туркам, потомкам кочевников, был настоятельно необходим административный язык высокоорганизованного государства, будь то персидский, арабский или греческий. Завоеванная империя до включения в 1517 г. в ее состав арабских стран была в основном византийской. Следовательно, угроза ассимиляции исходила прежде всего от греческого языка; кроме того, это был язык религии, отличной от религии турок. По той же причине в 1928 году Ататюрк, несмотря на свое желание создать греко-турецкую конфедерацию, заменил арабскую графику турецкой письменности не греческой, а латинской.
В этом отношении интересна историческая параллель с периодом правления маньчжурской династии (1644-1911) в Китае. Маньчжуры, как и тюрки-османы, входили в состав большой тюрко-монгольской семьи (объединяющей тюрок, монголов и тунгусов), которая в разное время создала империи на Евразийском континенте. Завершив в середине XVII в. процесс преемственности в отношении традиций Китайской империи, они до такой степени ассимилировались с китайцами, передав тем дух своего кочевого народа, что в XX в. китайские националисты выбросили их, выжав все, что можно; их историческая родина, Маньчжурия, получила название Северо-Восточного Китая, а язык и культура по сей день остаются для китайцев объектом не только презрения, но и настоящего этноцида. Родственники маньчжуров, турки-османы, жившие на другом конце континента, сумели избежать подобной судьбы. Почему? В рамках небольшой книги мы, конечно, не сможем дать даже краткого ответа, однако констатировать этот феномен необходимо.
Происхождение тюрок-османов следует искать в героической эпохе тюрок-огузов — в VIII в. н.э. С середины X в. их стали называть туркменами (туркоманами). Как и все тюрко-монгольские племена, от огузов на западе до маньчжуров на востоке, они исповедовали шаманизм. В IX и X вв. тюрки-огузы перекочевали на запад и поселились в Трансокситании (Оке — древнее название реки Амударьи) — междуречье Сырдарьи и Амударьи, к востоку от Каспийского моря, на землях, находившихся под верховной властью арабских халифов Багдада, но непосредственно управляемых иранской династией Саманидов. Там они попали под влияние ислама. Однако о каком исламе шла речь? Не следует забывать, что тюрки-огузы, исповедовавшие шаманизм, вступили в контакт не с арабами суннитского толка, а с иранцами-шиитами, а затем с православными греками. В результате возникла собственно турецкая религия — алавитизм, представляющий собой синтез шаманизма, шиизма и православного христианства. До последнего времени историки игнорировали эту религию, которой до сих пор привержена треть жителей Турецкой Республики. По оценкам самих алавитов, их численность составляет 22 млн человек (при общей численности населения Турции 65 млн). Интересно отметить, что, как и в случае с турецким языком, который сумел выжить, несмотря на сильное давление «цивилизованных» языков великих империй персидско-греко-арабского региона, турецкая религия вопреки жестоким многовековым гонениям сохранилась и, возможно, когда-нибудь займет в Турции место рядом с официальным суннизмом.
Если быть более точными, то тюрки-огузы познакомились с исламом благодаря иранской шиитской династии Бювейхо-гуллары (932-1055), основанной Эбу Сюджа Бювейхом. Эта династия в 945 г. завладела Багдадом, установила опеку над суннитским халифом и создала великую иранскую империю. С другой стороны, именно у этой династии родоначальник сельджукидов Тугрул-бей (Тогрул Бек) в 1055 г. отвоевал Багдад.
Однако по причинам политической своевременности, а также для того, чтобы ослабить позиции своих конкурентов из династии Бювейхогуллары и узурпировать их влияние на суннитского халифа, Тугрул-бей принял решение защищать суннизм. С этого времени суннизм становится «политической» религией тюрок-сельджуков и позднее османов, в то время как в народе сохраняет свою силу алавитизм.
В конце XI в., а не в XIII, как полагали ранее, после победы тюрок в битве с византийцами в 1071 г. за крепость Манцикерт (ныне Маназкерт) предки османов поселились в Западной Анатолии. На протяжении 200 лет, до правления Османа, эти тюркские народы служили тому, кто больше платил. Общественное устройство огузов подчинялось общим традициям кочевничества. Жили они в шатрах. Во главе племен стоял избранный великий хан, которому помогали знатные аристократы и принцы — беи, а также их жены. У огузских дам было «белое лицо», то есть они обладали привилегий не подвергаться воздействию солнечных лучей. Как и во всех кочевых обществах, женщины пользовались свободой, ездили верхом и занимались военными искусствами: стреляли из лука, фехтовали, овладевали навыками борьбы. Случалось, мужья молились, чтобы их новорожденный младенец оказался девочкой. Семьи были моногамными; ели конину, пили вино и кумыс — напиток из кобыльего молока.
К такому обществу принадлежал Осман I — основатель династии Османов, вождь племени, жившего в двух шагах от Константинополя. Озабоченный прежде всего тем, как обеспечить своих соплеменников хорошими пастбищами и богатой добычей, Осман I был primus inter pares* в совете беев. Придворный этикет регламентировался простейшими правилами. Единственным и главным отличием Османа было то, что он являлся военным предводителем, возглавлявшим союз родов. Его кочующее правительство постоянно находилось в седле. Каждый род обладал автономией и вершил суд согласно своим собственным обычаям. Османский вождь выступал лишь в роли арбитра. Хотя османы и считали себя гази, мусульманский закон значил для них меньше, чем привычные законы рода. Подати с завоеванных народов делились поровну между беями, вождь племени мог сверх того забирать лишь одну пятую всей военной добычи, так называемый пенчик. Осман I и Орхан носили титул бея или эмира. Но после взятия в 1326 г. Бурсы Орхан начал чеканить монеты, а это указывало на то, что отныне он считает себя независимым правителем, не связанным, даже номинально, с монгольской династией ильханов Ху-лагуидов. Кроме того, общественные пятничные молитвы произносились только во имя Орхана. Он начал претендовать на титул султана.
Однако даже Мурад I в первую половину своего правления все еще назывался беем. Но с возрастанием его могущества принятый им султанский титул стал признаваться все шире. Он даже заставил называть себя хюдавендшаром (монархом), то есть дал понять, что притязает на империю. В 1395 году Баязид безуспешно добивался от каирского халифа из династии Аббасидов официального признания за ним титула султана римлян (византийцев) — султан ар-Рум. Что касается считавшего себя наследником старых монгольских территорий в Анатолии Тамерлана, который в 1402 г. победил и пленил Мурада I в битве при Анкаре, то он признавал за последним лишь титул бея. Османы стали легитимными преемниками Византии только после того, как завладели Константинополем. И мы видели, что именно грек, Георгий Трапезундский, высказал эту истину, написав Мехмеду II: «Никто не сомневается, что ты по праву являешься императором римлян. Поскольку, в действительности, императором является тот, кто законным образом владеет престолом империи». Вопреки неортодоксальной традиции тюркских народов суннитский ислам в интересах государства стал официальной религией. Однако терпимость по отношению к «людям Писания» (христианам и иудеям) сохранилась.
Закон Промежуточного региона по-прежнему признавал различные вероисповедания, но при условии, что люди, придерживающиеся иных, чем государственные, религиозных взглядов, платят особый налог. В мусульманских странах он назывался джизьей. В Византии аналогичным подушным налогом (кефалион) облагались нехристианские народы. В Сибири, завоеванной Россией в XVII в., нехристиане платили налог пушниной. После обращения в христианство их освобождали от налога, что не нравилось московскому государству. Так же и обращение в ислам немусульманского населения значительно сокращало доходы османского государства. Из-за быстрых темпов перестройки Османской империи на византийский манер в XIV в. крайне трудно провести различие между собственно византийским вкладом и вкладом арабских и персидских стран и, наконец, угадать, что в этом синтезе сохранилось истинно турецкого. Ведь даже до завоеваний Александра Великого Промежуточный регион, от Адриатического моря до Инда, представлял собой ареал единой цивилизации. Политическая, социальная и религиозная структуры, устанавливаемые арабами с VII в. н.э. в захваченных у византийских греков и персов провинциях, были очень похожи на структуры Византии и сасанидского Ирана. Когда в XI в. пришли тюрки, они также включились в этот мир единой цивилизации. Ее укреплению содействовали очень тесные связи, установившиеся между людьми, несмотря на все многоязычие окружавшего их мира. Например, многие блюда знаменитой со времен античности турецкой кухни имеют в действительности эллинское, восточносредиземноморское происхождение. Достаточно послушать религиозную музыку — византийскую, а затем османскую, — чтобы испытать потрясение от их сходства, такого же близкого, как между греческой и турецкой народной музыкой. Впрочем, этот факт подтверждают и музыковеды:
«Мы можем предположить, что сложные стихотворные размеры анатолийского фольклора и любая из связанных с ним музыкальных культур Балкан являются наследием греческой античности», просто «мы не можем сказать, где греки начали использовать музыкальный размер, трансформированный турками в асимметричную структуру: в «ученой» или народной музыке»
Особенно остро преемственность византийско-османского культурного пространства ощущается в Стамбуле, когда видишь собор Св. Софии, построенный в VI в., и расположенную напротив мечеть султана Ахмеда, возведенную в XVII столетии, что неопровержимо свидетельствует о влиянии, через 11 веков, византийской архитектуры на османскую. Эти в высшей степени созидательные преемственность и синтез воплощены в личности величайшего османского архитектора Синана, родившегося в 1491 или 1492 г. и умершего в результате несчастного случая при исполнении служебных обязанностей в 1588 г. в возрасте 97 лет. Грек из Анатолии (уроженец Кайсери, Каппадокия) и православный христианин по происхождению — впрочем, его брат всю жизнь оставался христианином, — он получил греческое воспитание, но в 21 год попросил разрешения вступить в корпус янычар. Его приняли, несмотря на предельный возраст (обычно в янычары вербовали юношей не старше 18 лет), и, следовательно, он стал неортодоксальным му- сульманином, бекташи. Реализовавшийся в личности Синана греко-турецкий синтез — религиозный и культурный — превратил его в настоящего османа.
В первой четверти XX в. отец турецкого национализма Зия Гё-кальп в труде «Основы тюркизма» так определил рушившуюся на его .глазах османскую цивилизацию, с которой, обращаясь к своим соотечественникам, он призывал расстаться. Европейцы в качестве преемников Западной Римской империи приняли западную римскую цивилизацию, улучшили ее и породили новую западную цивилизацию. Арабы-мусульмане со своей стороны стали наследниками восточной римской цивилизации. Прототипы арабской архитектуры имеют византийское происхождение. Османская архитектура представляет собой смешение этих двух цивилизаций. На Востоке существовала музыка правящих классов. Фараби заимствовал ее у византийцев и адаптировал для арабов. Но, распространившись среди арабской, персидской и турецкой знати, эта музыка так и не проникла в низшие социальные слои. Гёкальп сделал вывод, что тюркисты добьются успеха, поскольку они решили воспринять западную цивилизацию и отказаться от восточной византийской цивилизации. Но он не учитывал тот факт, что взаимопроникновение православного христианства и ислама происходило прежде всего на уровне народа, а не элиты, и при посредстве мистического неортодоксального ислама. Греки и турки почитали одних и тех же святых. Св. Георгий и св. Феодор воплотились в Хидр-Эльясе, св. Николай — в Сары- Салтуке, св. Харалампий — в Хаджи Бекташи. Турки принимали крещение*, оставаясь мусульманами, совершали обряд жертвоприношения животных (курбан), как это делали древние греки, евреи и право- славные христиане. Дервиши ордена бекташи практиковали подобие причащения вином. Среди многочисленных форм влияния мусульманской религии на православное христианство можно упомянуть о движении иконоборчества, которое развернулось в Византии в VIII веке. Христиане выступили против культа священных изображений, начали разбивать иконы, считая их объектом идолопоклонства. Греческий император Константин V добился официального осуждения любых изображений в здании церкви.
В итоге был достигнут компромисс, который и сегодня является характерной чертой восточной христианской церкви, разрешающей иконы, но не скульптуры. А в исламе изображение святого запрещено традицией, впрочем, довольно гибкой и далеко не всегда соблюдаемой. Как и православные христиане, мусульмане особенно негативно относятся к скульптуре. Фольклорные турецкие традиции распространились на всем пространстве Османской империи и смешались с традициями других народов региона; так, турецкие танцы каршимата и чиф-тетелли исполняются в Греции, а греческие танцы сирто и хора популярны в Турции. Что касается знаменитого театра теней «Карагёз», то независимо от своего неясного происхождения он остается наилучшим примером собственно османского фольклора. «Карагёз» обрел свое настоящее лицо в XVII в. и до сих пор радует зрителей как в Афинах, так и в Бурсе или Стамбуле. Напрасно современные националисты пытаются присвоить это явление исключительно себе и таким образом отнять его у единственного законного владельца — Османской империи. Впрочем, Герман Райх в книге «Der Mimus», опубликованной в Берлине в 1903 г., поддержал тезис о влиянии на «Карагёз» византийского театра.
То же можно сказать и об известном османском острослове, сыне имама Ходже Насреддине, родившемся, вероятно, во второй половине XIV в. в анатолийской деревне Хорто, недалеко от Сиврихисара, к западу от Анкары. Это была эпоха, когда Тамерлан (Тимур), защитник анатолийских шиитов и алавитов, разбил при Анкаре Баязида I, который все более перестраивался на византийско-христианский лад и давно уже отказался от традиции га-зи. Таким образом, битва при Анкаре (1402) отмечает время самого слабого влияния суннизма в этом регионе.
Здесь следует остановиться на алавитизме как феномене греко-турецкого синтеза. Турецкие историки слишком настойчиво уделяли внимание шаманистским истокам народной религии турок. Не отрицая этого факта — ведь алавитизм по определению является продуктом синтеза шаманства, шиизма и православного христианства, — нельзя не отметить огромного влияния на алавитизм восточного христианства и, следовательно, греческой цивилизации Анатолии и Румелии. Она сложилась к моменту появления христианства, поскольку сами православные греки по большей части были наследниками народных традиций эллинистической цивилизации Восточного Средиземноморья, существовавшей до рождества Иисуса Христа. Примером тому служит языческий культ Диониса, который, придя из Фракии, сохранился до наших дней в Восточной Македонии в форме христианских праздников anastenaria, сопровождающихся пляской верующих босиком на раскаленных углях.
В основании православного и алавитского мистицизма лежит значение, придаваемое личности Бога,
лику Божьему, ликам Его пророков и святых, изображенных на иконах, что противоречит безликому пантеизму. Особая роль отводится сердцу как физическому (а не символическому) центру души, поскольку мозг отождествляется лишь с умственным центром, а значит, имеет вторичное значение. Божественная любовь, центральным органом которой является сердце, — вот что составляет суть общего подхода православного христианства и алавитизма. Когда православные христиане, вступая в корпус янычар, становились бекташи, им казалось, что они не меняют религии. Во всяком случае, для них такая процедура не означала обращения в мусульманство. В этом заключается основная причина успеха движения бекташи среди православных христиан на Балканах. Таким образом, не было «исламизации» Балкан, скорее происходила их «алавитизация».
Наряду с мистическими орденами, которые следовали исламской ортодоксии, существовали и другие, неортодоксальные. В то же время между мевлеви и бекташи не могло быть серьезных различий, ведь в представлении всех суфиев сердце занимало центральное место. Единственное отличие заключалось в том, что мауляна Джелаледдин Руми обращался к знати, а Хаджи Бекташи — к народным массам. Однако благодаря системе дев-ширме бекташизм проник и в высшие слои общества, и во дворец султана. Например, Кайсерили Давуд, великий турецкий мистик, сподвижник Орхана Гази, умерший в Изнике в 1350 г.: был он ортодоксальным или неортодоксальным мусульманином? Следовал ли он по пути пророков (шариат) или по пути святых (тарикат)? Будучи суфием, он по определению относился к неортодоксальным мусульманам. Но его ответ был таков: чтобы прийти к Богу, необходимо следовать по пути и пророков (ан-бийа) и святых (ал-авлийа). Существует святость данная и святость приобретенная, ибо мистик благодаря своим усилиям может стать святым. Для Кайсерили Давуда, который возглавил первый османский университет, созданный в Изнике Орханом Гази, знаком абсолютной святости был Иисус Христос (Иса), а знаком ограниченной святости — мистик Ибн аль-Араби (1165-1240). Для шиитов знаком абсолютной святости обычно служит Али, а знаком ограниченной святости — Махди, 12-й скрытый имам, хотя личность его определяется по-разному в зависимости от разновидности шиизма. Что касается Али, то он сказал: «Я был святым, когда Адам находился между водой и глиной»
В XVI в. именно в государстве османов, боровшемся против шиитского Ирана, возник миф о здравомыслящих законопослушных суннитских суфиях, таких как члены ордена мевлеви. Они, похоже, противостояли неортодоксальным суфиям-алави-там, вроде бекташи, хотя в действительности турецкая мистическая мысль отличалась отсутствием ортодоксальности, будь то учение Хаджи Бекташи, Юнуса Эмре или Руми, и была тесно связана с православным христианским мистицизмом монахов горы Афон. С другой стороны, греко-турецкий мистицизм всегда оставался в корне революционным, и, следующая официальная точка зрения позволяет представить тот страх, который он внушал консерваторам: «Бабингер считает, что бекташи и мевлеви имеют одни и те же характерные черты. В действительности, это утверждение противоречит истине, поскольку оба эти братства на протяжении всей истории османов противостояли друг другу… По правде говоря, мевлеви являются строгими ортодоксами и пользуются поддержкой законопослушных слоев населения».
Таким образом, вопреки мнению Зии Гёкальпа, византийский характер османского общества более ярко проявлялся в среде народа, а не правящего класса, что подтверждается недавними исследованиями. Переходя к оседлому образу жизни, османы переняли дворцовый церемониал и практику администрирования византийцев (XIV в.), присвоив им просто мусульманские названия. Большое влияние на османский двор того времени оказали византийские женщины, как правило, православные христианки. Они играли важную роль уже в Румском государстве сельджукидов и в тюркских княжествах Анатолии. Постоянный и массовый характер их присутствия не позволяет говорить о них как о поверхностном явлении. Например, Изеддин Кейкавус II, сельджукский султан из Рума, который взошел на престол в Конье в 1246 г., был сыном гречанки, его двором управляли дядья по материнской линии Кир (Кириос) Кедид и Кир Хайи, также греки. Их приверженность христианству была настолько сильна, что привела к разделению двора на мусульман и христиан. Под влиянием византийских традиций Изеддин крестился в православие и поддерживал тесные связи с греческими духовными иерархами. Жена Орхана I Феодора, дочь византийского императора Иоанна VI Кантакузина, не только не обратилась в ислам после своей свадьбы (1345), но и активно поддерживала при османском дворе христиан. Матери Мурада I и Баязида I были гречанками и православными христианками. Мурад I также взял в жены православных христианок — болгарскую княжну Тамару и византийскую принцессу Елену. Баязид I женился на Марии Деспине, дочери сербского князя Лазаря I. Эти женщины не были одиноки в своих религиозных предпочтениях. Они пригласили советников, православных христиан, и в итоге определили жизнь османских монархов.
Отметим также, что в XIII в. у султана из династии Сельджу-кидов и у византийского императора была одна и та же эмблема — двуглавый орел, при этом доподлинно неизвестно, кто у кого ее позаимствовал. Во всяком случае, никейский император, византиец Феодор II Ласкарь (1254-1258) использовал эту эмблему во время сражения с франками, захватившими Константинополь. Пикантно, что одинаковая эмблема турок и греков в XIX в. стала символом греческого антитурецкого националистического движения «Мегали Идэа» (Великая Идея). То же относится к легенде о «Красном яблоке» (по-турецки Кизил Элма), или «Красной яблоне» (по-гречески Коккини Милия): в Константинополе находилась большая конная скульптура из бронзы Юстиниана I (правил в 527-565 гг.), в левой руке у византийского императора была держава (шар с крестом), правой он указывал на восток; в XIV в. шар упал, что было истолковано византийцами — которые прозвали его золотым яблоком (или красным яблоком), — как плохое предзнаменование: греки потеряют власть и она перейдет к туркам. После падения Царьграда в 1453 г. эта легенда обросла деталями: будто бы последний император Константинополя, погибший в бою на его стенах, восстанет, чтобы прогнать турок до красной яблони и там их уничтожить. По словам же тунисского историка Ибн Халдуна (1332- 1406), согласно мусульманской легенде, восходящей к самому Пророку, тот, кто победит византийского императора и отдаст его богатства во славу Господа, станет Мессией (Махди) в тот день, когда завоюет Константинополь. Мехмед II знал эту легенду и мечтал стать Махди. Он также знал, что для мусульман вожделенный Константинополь и есть то самое красное яблоко (Кизил Элма). Таким образом, греки и турки боролись за первенство в одном ареале цивилизации, используя одни и те же символы.
В XIV в. османская армия была реорганизована по образцу византийской: оседлый образ жизни требовал нового войска вместо беспорядочной конницы тюрок-кочевников, думавших только о грабежах во имя веры. Орхан создал пехоту с регулярным жалованьем, йайа, и регулярную кавалерию, мю-селлем. Поскольку в ту эпоху не было необходимости принимать ислам, чтобы поступить на службу к османам, христиане в новой армии вскоре составили большинство. Что касается всадников- кочевников, то их перестали называть благородным именем гази, заменив менее приятными для слуха словами акинджи (грабитель) или дели (безумный фанатик), и отправили на границу в качестве ударного отряда. Мурад I освободил государственную казну от выплаты военного жалованья, теперь военачальники получали тимары (лены), а также должность губернатора завоеванной провинции. Тимариоты должны были кормить, обучать и поставлять солдат султану.
Без участия войск, состоявших преимущественно из православных христиан, завоевание вряд ли бы удалось и византийское наследие вряд ли бы перешло к османам. Командующие-христиане были прониариями, владельцами византийских ленов, называвшихся прениями. Вступив в ряды османской армии, они сохраняли свои лены в форме тимаров. Родоначальником одного из древнейших и влиятельнейших родов османской аристократии — семьи Михалоглу, был византийский феодальный барон Кёсе Михал (Михаил-бей), принявший ислам и присоединившийся к Осману I.
По своей сути тимар был похож на пронию и уходил корнями в старую систему землепользования Сельджукидов — икта13. Тем не менее постепенное ослабление центральной власти в Византии сопровождалось усилением могущества земледельческой аристократии, а во времена крестовых походов ее положение еще больше упрочилось под влиянием западного феодализма. В результате прения из категории права пользования перешла в категорию собственности. Однако султан строго контролировал тимары. Таким образом, в эпоху правления османов центральная власть была восстановлена на обоих берегах Эгейского моря.
Систему налогообложения землевладельцев османы заимствовали непосредственно у Византии. Там земельный налог — зевгарион — исчисляли исходя из площади земельного надела, обрабатываемого парой волов, запряженных в плуг. У османов он назывался чифт. Однако если система налогообложения оставалась той же, то ее применение было иным. Восстановив власть государства, Османская империя сократила злоупотребления феодалов и соответственно облегчила налоговое бремя крестьян. Византийский философ из Мистры Георгий Гемист Плифон (ок. 1355-1452) предвидел, что алчность землевладельцев сыграет на руку турецким завоевателям. В частности, уже на закате Византии подати в форме отработок оставляли разнообразные лазейки для злоупотреблений. Продолжительность отработок в пользу землевладельца в некоторых регионах составляла два дня в неделю.
Налоговая политика османов была направлена на сокращение отработок (ангаръя); государство стремилось к централизации, и для каждой провинции были установлены ставки налога и четкий перечень работ, которые крестьяне должны выполнять для тимариотов. Несмотря на благотворные для народных масс действия, последовавшие за проводимой османами централизацией, сохранение системы пронии-тимаров способствовало лишь укреплению власти знати, которая из византийской преобразовалась в османскую. Эта новая знать настолько увеличила площадь своих земельных владений, что ее доходы превзошли доходы монарха. Кроме того, солдаты охотнее повиновались тем, кто платил жалованье, то есть тимариотам, а не правителю. В итоге в течение XIV в. тюркская знать Анатолии осела на этих тимарах и превратилась в могущественную силу. Ее самый влиятельный представитель Чандарлы получил пост великого визиря. Вначале османский правитель пытался найти противовес, раздавая тимары православной христианской верхушке. Но общие классовые интересы превратили всех знатных людей, и христиан, и мусульман, в противников абсолютной власти султана. Уже в XIV в. проявилась тенденция наследования тимаров. В законе 1375 г. за сыновьями тимариотов признавалось право вступления во владение тимарами.
Так была подорвана основополагающая доктрина османского государства, согласно которой все богатства страны принадлежат исключительно монарху. Тогда Мурад I решил использовать свою привилегию взимания пятой части добычи (пенчик) для содержания преданного ему элитного корпуса, называемого капыкуллари, или «рабы Порты». Взяв за образец сельджукскую систему гулям («молодые иностранцы»), он придал ей форму девширме («набор юношей»), а уже Баязид I превратил в институт систематического призыва мальчиков из семей православных христиан (не распространявшегося на остальных христиан, мусульман и евреев), лучшие из которых поступали на службу во дворец или в армию. При Мура-де II и Мехмеде II эта система стала повсеместной. Новая армия «рабов Порты» состояла из пехоты — янычаров (от йеничери — новый солдат) и конницы — сипахи. В следующем веке солдаты новой армии получили тимары от Мурада II, но в итоге попали под контроль знати. Таким образом, йайа (пехота на жалованье) и мюселлем (регулярная кавалерия) были отодвинуты на задний план. Вскоре между военной знатью тимариотов и «рабами Порты» вспыхнул конфликт, который завершился победой элитного корпуса после взятия Константинополя в 1453 г., в эпоху правления Мехмеда II.
С тех пор правительство и армия перешли в руки капыкуллари. Многочисленные конфискации в их пользу тимаров и других владений ослабили могущество знати. Преданные султану великие визири, выходцы из девширме, были наделены им абсолютной властью, а также тимарами и доходами, которые сделали из них самых богатых людей после повелителя. Премьер-министр стал вторым человеком в системе османской абсолютной монархии. В истории Византийской империи было много узурпаторов. С 324 по 1453 г., то есть на протяжении 1129 лет, сменилось 14 правящих династий. В истории Османской империи не было ни одной семьи, которая узурпировала бы трон — у власти в течение 644 лет находилась одна-единственная династия. Исключение составил период в 11 лет, с 1402 по 1413 г., в течение которого империя и императорская власть оказались разделенными между несколькими претендентами, но это была борьба между братьями. В основе такой удивительной стабильности центральной власти, сохранившейся, несмотря на любые кризисы и революции, лежала система, которая восторжествовала во время правления Мех-меда Завоевателя и умерла лишь после трех веков постепенного упадка, начавшегося в XVI веке.