Отречение Лондона и Парижа

Так сложился в Европе тот треугольник в расстановке сил, который приведет к войне. В своих речах, как и во всех дипломатических беседах с английскими и французскими представителями, бесноватый Гитлер изображал свое государство как оплот «европейской цивилизации» и подчеркивал, что его единственная цель — противодействие «коммунистической опасности» и Советскому Союзу как носителю «красной угрозы». Такого рода доводами он оправдывал все тревожившие соседей Германии действия: от перевооружения до интервенции в Испании. Не случайно договор, заключенный Германией и Японией в 1936 г., был назван антикоминтерновским пактом. Год спустя к нему присоединилась Италия.

Сколь угрожающей ни была нацистская дипломатия, подобные доводы находили слушателей и в Лондоне, и в Париже. И тут и там находились руководители, готовые поверить, что Гитлер хочет лишь свободы рук на Востоке и что поэтому не следует исключать идею о целесообразности предоставить ему возможность двинуться в этом направлении. О слепоте западных правительств говорилось много раз, продемонстрированные ими доказательства собственной ограниченности слишком очевидны, чтобы тратить на эту тему много слов. Только закоснелая, консервативная, классовая натура, вечно страшащаяся призрака революции, могла привести этих политиков к столь чудовищным ошибкам. Великобритания и Франция не реагировали даже в марте 1938 г., когда нацистская Германия аншлюсом начала свои завоевания.

Тем не менее в Европе существовала теперь еще третья сила, с которой приходилось считаться, и этой силой был СССР. В Лиге Наций Литвинов предупреждал западные державы, что еще не изобретены винтовки, способные стрелять только в одном направлении. Его блистательные речи в женевской организации в защиту коллективной безопасности снискали советскому министру международную известность.

Коммунистам тех стран, которым с наибольшей вероятностью предстояло скрестить оружие с фашизмом, в первую очередь Франции и Чехословакии, из Москвы было дано указание не препятствовать усилиям по укреплению национальной обороноспособности, даже если это и противоречило антивоенным традициям их партий и рабочего движения в целом. Это указание содержалось, в частности, в знаменитом заявлении Сталина, которое было сделано по поводу подписания советско-французского договора и в котором он одобрил политику, проводимую Францией «в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности», а также в последующих открытых и закрытых дискуссиях в Коминтерне.

Эта дальновидная дипломатия принесла свои плоды лишь много лет спустя. В тот же момент она, похоже, оставалась бесплодной.

Парижу понадобилось почти десять месяцев для ратификации франко-советского договора, причем в отличие от того, на что надеялись в СССР, за этим не последовало заключения той военной конвенции, которая единственно и могла превратить этот договор в эффективное орудие предотвращения агрессии. Что касается Англии, то за ее осторожным сближением с Москвой в 1935 г. ничего не последовало. А после того как в 1936 г. Болдуина сменил на посту главы правительства Чемберлен, лидер наиболее враждебного к СССР крыла консер­ваторов и поборник компромисса с Германией, в советско-английских отношениях наступило ухудшение. Единственным конкретным прояв­лением известного взаимопонимания с Лондоном явилось подписание в Монтрё все в том же 1936 г. новой конвенции о черноморских проливах. Эта конвенция больше отвечала интересам прибрежных государств, а следовательно, и СССР, чем Лозаннская конвенция 1923 г., так как существенно ограничивала доступ в Черное море военных кораблей других стран даже в мирное время. Вопрос, который таким образом получал разрешение, был немаловажным, но все же второстепенным по сравнению с главными проблемами, вызывавшими в тот момент напряженность в Европе.

Зато антигитлеровская дипломатия СССР и проводимая комму­нистическим движением политика объединения всех антифашистских сил вызвали к Советскому Союзу новые симпатии. Нападение на Эфиопию и в особенности война в Испании привели повсюду в мире, но прежде всего в Европе, к четкому размежеванию демократических и консервативных или реакционных течений. Обозначались два разных и противостоящих друг другу лагеря. В глазах антифа­шистов всех стран СССР выступал как государство, которое наиболее последовательно вело борьбу с Гитлером и Муссолини. Сама фигура Сталина, каковы бы ни были его высказывания и его действия в Москве, приобрела международный масштаб, что способствовало и распространению его культа в коммунистическом движении.

Как в Европе, так и на Дальнем Востоке коллективная безопасность не реализовывалась. После установления дипломатических отношений между СССР и США сотрудничество этих двух стран не получило подлинного развития: все вновь застопорилось из-за старого спора о дореволюционных долгах. Этому способствовала широко распространенная враждебность к коммунизму в сочетании с изоляционистскими тенденциями в американской внешней политике. В отношении военных действий в Абиссинии и Испании Вашингтон официально придерживался нейтралитета, что было на руку государствам-агрессорам. Литвинов неоднократно прощупывал почву, чтобы выяснить, согласны ли Соединенные Штаты присоединиться к пакту о ненападении между государствами Тихоокеанской зоны: ответ по существу был неизменно негативным. Оставаясь один на один с Японией, СССР поэтому продолжал вести такую политику, которая, будучи примирительной во всех случаях, когда не затрагивалось основное, становилась очень твердой, когда японские генералы пытались прощупать его обороноспособность. Так, в 1935 г. было заключено соглашение, по которому Советский Союза почти за смехотворную цену отдавал Японии — через посредство марионеточного государства Маньчжоуго — Китайско-Восточную железную дорогу. Но всякий раз, а таких случаев было много, когда японцы провоцировали пограничные инциденты на рубежах СССР или его союзника Монголии, ответная реакция носила решительный характер: оружие против оружия.

Вместо того чтобы направить удар против СССР, токийские пра­вители предпочли развернуть 7 июля 1937 г. второе генеральное наступление в Китае. За год с небольшим военных действий они окку­пировали главные северные и приморские провинции. И снова не последовало никакой международной коллективной реакции. Лига Наций не приняла никаких мер, хотя Литвинов побуждал ее к этому. СССР подписал с Чан Кайши пакт о ненападении и вновь направил ему нескольких военных советников. Новое соглашение — ненадежное, но все равно знаменующее определенный успех — было заключено в Китае между гоминьданом и коммунистами. На первый взгляд оно тоже восходило к идее народных фронтов, за которую боролся в то время Коминтерн. Однако в ходе реализации преобладали уже местные соображения и тактические расчеты, что превращало его в элемент совершенно специфического опыта, в этап революционного процесса, который шел отныне под воздействием своих собственных специфических движущих сил.

В то время как мировая война разгоралась и в Азии, и на Западе, трехполюсная расстановка сил в Европе должна была привести к результату, заведомо известному и неизбежному в любой игре с тремя участниками, отстаивающими каждый свои жизненные интересы. Наиболее существенной задачей каждого становится не допустить, чтобы двое других объединились в ущерб его интересам. У Лондона и Парижа был в тот момент в руках ключ к решению проблемы; они использовали его самым плачевным образом. Да и далекая Америка еще не была готова к проведению более дальновидной политики.