Промышленность России в первые послереволюционные годы

Влияние гражданской войны на развитие промышленности было еще более разрушительным. Война исказила образ производства в тот момент, когда наиболее важным стал вопрос о возвращении к условиям мирного времени. Все ведущие отрасли промышленности перестроились и стали работать на Красную Армию. Промышленная политика стала частью военной стратегии. При этом каждое решение диктовалось чрезвычайными обстоятельствами и принималось без учета долгосрочных перспектив. В советской промышленной политике сохранялась преемственность до и после гражданской войны, поэтому подтверждался принцип, что войны служат в качестве катализатора революционных преобразований, обусловленных более глубокими причинами. Государственный контроль над промышленным производством, уже получивший стимул в результате первой мировой войны до прихода большевиков к власти, теперь приобрел новый импульс в процессе гражданской войны. Гражданская война показала необходимость централизованного контроля, управления и планирования. Он включал два вывода, не столь совместимых с социалистическими принципами, но продиктованных соображениями эффективности, — потребность в технических специалистах и необходимость единоличной ответственности в управлении.

Юридические отношения между государством и промышленностью были определены последовательной национализацией промышленных предприятий. Период военного коммунизма в индустрии начался с декрета от 28 июня 1918 г. о национализации всех крупнейших промышленных предприятий. Во второй половине 1918 г. ряд декретов о национализации заполнил пробелы, оставшиеся после законодательства от 28 июня. Октябрьским декретом 1918 г. было вновь подтверждено правило о том, что, кроме Совнаркома, право отчуждения промышленных предприятий в пользу государства имеет только ВСНХ «в качестве центрального органа, регулирующего и организующего производство республики». Можно предположить, что местные Советы и совнархозы все еще занимались национализацией по своему усмотрению. За исключением небольших промышленных предприятий, формальная национализация была завершена к концу 1918 г. В начале 1918 г. власти уделяли большое внимание мелкой кустарной промышленности в деревне, разбросанной и неорганизованной, зависевшей в значительной мере от надомного труда беднейших крестьян и членов их семей. Такие предприятия играли огромную роль в российском хозяйстве. Наряду с крупными механизированными фабриками они удовлетворяли простые потребности крестьянина в орудиях труда и утвари, в одежде, примитивной мебели и обустройстве дома. В Программе партии (март 1918г.), заинтересованной любыми путями в увеличении производства, подчеркивалась необходимость оказания поддержки мелкой и кустарной промышленности путем предоставления государственных заказов и финансовых кредитов кустарям «при условии объединения отдельных кустарей, кустарных артелей, производственных кооперативов и мелких предприятий в более крупные производственные и промышленные единицы». В декабре 1918 г. было решено создать в ВСНХ и местных совнархозах специальные отделы для организации кустарной промышленности, а в январе 1920 г. III Всероссийский съезд Советов народного хозяйства предложил объединить мелкие предприятия под руководством кооперативов. Весьма проблематичен вопрос о том, как много было сделано в этой области. В ноябре 1920 г. был принят декрет, по которо­му национализации подлежали все предприятия, на которых работало более пяти человек, и немеханизированные предприятия с числом рабочих более десяти человек. Как и декрет от 28 июня 1918 г., этот документ реально ничего не изменил: прежние владельцы продолжали хозяйничать, пока ВСНХ или местные совнархозы не принимали соответствующих мер.

Окончательный баланс национализированных отраслей промышленности в период военного коммунизма никогда не подводился. Перепись промышленных предприятий, проведенная в 1920 г. на территории Советского государства (включая фактически все районы, составившие впоследствии СССР, за исключением Восточной Сибири), показала, что общее число «промышленных учреждений» достигало 404 тыс., из них действующих было 350 тыс. Из 350 тыс. примерно три четверти составляли единоличные или семейные предприятия, только 26% использовали наемный труд. Общее число наемных рабочих в промышленности равнялось 2200 тыс., или 89% всех рабочих, занятых в промышленном производстве, из них 1410 тыс. работали в так называемых крупных предприятиях (более 30 рабочих). Общее число промышленных предприятий, национализированных на основании ноябрьского декрета 1920 г., составляло 37 тыс. Здесь работало 1615 тыс. человек. Кроме того, 230 тыс. рабочих трудились на кооперативных промышленных предприятиях. Цифры, собранные ВСНХ до начала массовой национализации, отражают реальное положение дел. Общее число промышленных предприятий, подотчетных ВСНХ, достигало 6908, из них, по данным ВСНХ, 4547 предприятий были национализированы, т. е. взяты под контроль государства. В то же время Центральное статистическое управление считало, что количество национализированных предприятий равняется 3833. Авторитетные источники подтверждают, что полнее всего национализация была проведена на транспорте, в машиностроении, электротехнической, химической, текстильной и бумаж­ной отраслях промышленности.

В период военного коммунизма речь шла не о на­ционализации промышленности, а о стремлении государства управлять промышленностью на социалистических началах Наиболее многочисленные и значимые декреты, принятые с июля 1918 г. до конца 1919 г., предусматривали «переход в ведение республики промышленных предприятий». Иногда в декретах назывался отдел ВСНХ или ВСНХ и его президиум, на которые возлагалась вся ответственность. Декреты относились к определенным предприятиям. Одним декретом не национализировались сразу все фабрики отдельной отрасли промышленности. Потребовалось большое количество документов, чтобы национализировать, например, многочисленные предприятия текстильной промышленности. Однако политика государства бы­ла направлена на то, чтобы завершить «трестирова­ние» промышленности, которое Ленин с осени 1917 г. провозгласил последней стадией в капиталистической организации социализма. Каждая отрасль промышленности должна быть объединена в отдельный «трест», руководимый главком или центром, подотчетными ВСНХ, выступавшему в качестве высшего политического арбитра. К концу 1919 г. было организовано около 90 таких «государственных трестов».

Следствием этих мер было низведение ВСНХ с первоначально отведенной ему роли верховного директора и арбитра советского хозяйства к роли ведомства, ответственного за управление советскими национализи­рованными промышленными предприятиями. Роль ВСНХ, предписанная декретом в августе 1918 г., — «регулирует и организует все производство и распределение» и «управляет всеми предприятиями Республики», — сводилась к управлению предприятиями. Тем же декретом был назван состав ВСНХ. Ив 69 его членов 10 назначал ВЦИК, 20 -областные Советы народного хозяйства, 30 — Центральный Совет профсоюзов. Пленум ВСНХ должен был собираться не реже одного раза в месяц. Руководство работой ВСНХ возлагалось на Президиум в количестве 9 человек, из них 8 избирались пленумом ВСНХ и утверждались Совнаркомом, а председатель избирался ВЦИК. Президиум превратился в орган, руководящий и определяющий политический курс. Зимой 1918 г. ВСНХ перестал собираться как совет и стал ведомством государственного ранга, подобно британской Торговой палате.

Механизм, при помощи которого ВСНХ пытался управлять промышленным производством, развился на основе системы центральных органов — главков и центров. Некоторые из менее значимых отраслей промышленности вышли из этой системы за счет непосредственного подчинения управлениям ВСНХ. Однако это различие не имело существенного значения, поскольку центры и главки потеряли независимый статус и слились с отделами ВСНХ. Это прямое подчинение центров и главков стало неизбежным, когда все кредиты национализированным промышленным предприятиям начали поступать через ВСНХ. Это было официально одобрено резолюцией II Всероссийского съезда Советов народного хозяйства в декабре 1918 г. Более неопределенными и неустойчивыми вначале были взаимоотношения центров и главков с отраслями промышленности, находившимися под их контролем. В обязанности Главного нефтяного комитета (Главнефть) — одного из первых главков, созданных до национализации промышленности, входило «организовать и вести нефтяное дело за счет государства» и «закрывать, открывать и сливать» различные предприятия в пределах отрасли, а также «контролировать и регулировать частные нефтедобывающие и нефтеперерабатывающие предприятия». Прямое управление предприятиями со стороны ВСНХ или главков не предусматривалось ни до, ни после национализации. По мере того, как все большее число предприятий контролировалось государством, в декабре 1918 г. был создан новый орган под названием Националткань для управления всеми государственными текстильными предприятиями, находившимися в ведении Центротекстиля. С другой стороны, Главный ко­митет кожевенной промышленности (Главкож) должен был «организовать управление» национализированными предприятиями. Главный комитет лакокрасочной промышленности (Центролак) осуществлял «общее управление» соответствующими предприятиями. Главный бумажный комитет (Главбум) был «преобразован в Главное управление государственными предприятиями бумажной промышленности».

Наиболее серьезным недостатком центров и главков (в 1920 г. их насчитывалось 42) было то, что они не могли выполнять функции, которые не были призваны первоначально выполнять. Они скорее мешали, чем управляли. Однако в сложившихся условиях аргумент в пользу централизации был неоспоримым.

Централизации способствовала гражданская война, которая требовала концентрации усилий на решении важнейших вопросов. В октябре 1918 г. из-за нехватки сырья было решено закрыть менее эффективные фабрики во многих отраслях промышленности и концентрировать производство в более эффективных. Такое решение могло быть принято только сильной центральной властью.

Летом 1919 г. территория РСФСР сократилась до размеров древней Московии, и централизованный контроль над промышленностью был необходим. Все говорило в пользу принятия декрета о централизации, которую невозможно было поддерживать и за которую пришлось заплатить дорогой ценой.

Политика централизации вскоре столкнулась с рьяным сопротивлением со стороны губернских совнархозов. Ко времени созыва II Всероссийского съезда Советов народного хозяйства в декабре 1918 г. было покончено с системой параллельного существования экономических Советов с политическими. Новым декретом были упразднены региональные Советы, а губернские совнархозы названы «исполнительными органами» ВСНХ. Местные совнархозы были превращены в «экономические отделы» при исполнительных комитетах соответствующих местных Советов. Декрет предоставлял действительно широкие полномочия губернским совнархозам, а главкам и центрам разрешалось иметь свои органы в губернских штабах. Эта мера ясно показывала, что был сделан очередной шаг к установлению централизованного контроля над каждой отраслью промышленности со стороны соответствующего главка или центра в Москве под руководством ВСНХ. Под руководством же губернских оставались лишь промышленные предприятия «местного значения». Эти преобразования на административном уровне шли параллельно с усилением влияния централизованной профсоюзной организации на местные фабричные комитеты и другие профсоюзные органы и способствовали повышению влияния профсоюзов в главках. Совещание с участием представителей главков и совнархозов в апреле 1919 г. не привело к компромиссу или прекращению роста центральных органов. Однако не было другой такой сферы, где сверхцентрализация была бы столь очевидно неприемлемой и где ощущалась бы такая необходимость в децентрализации, как в промышленности.

То, что началось как откровенная борьба между централизацией и местной автономией в хозяйственном управлении, вскоре превратилось в борьбу между сторонниками власти по функциональному и географическому признаку. Главки представляли «вертикальную» систему организации, при которой каждая отрасль промышленности должна функционировать как отдельная общность, ответственная перед единым руководством отрасли. Губернские совнархозы ратовали за «горизонтальное» управление, при котором промышленные предприятия губернии должны координироваться и контролироваться высшей губернской властью.

В связи с нападками на централизованную организацию ВСНХ весьма важным стал вопрос о специалистах. Он затрагивал более глубинные слои партийной доктрины и партийных предубеждений. Вскрылось очевидное противоречие между необходимостью разрушения старого административного аппарата и отмирания государства, о чем Ленин писал осенью 1917 г. в работе «Государство и революция», и практической потребностью в захвате и использовании технического ап­парата хозяйственного и финансового контроля, созданного капитализмом, о чем он писал почти в то же время в статье «Удержат ли большевики государственную власть?» На начальном этапе революции на смену анархии рабочего контроля пришел новый подход — считалось, что управление промышленностью является простым делом, которое по силам любому гра­жданину страны. В марте 1918 г. один из сотрудников ВСНХ писал о том, что использование любого буржуазного инженера является «предательством рабочих». Однако задолго до этого начались радикальные изменения. В статье «Удержат ли большевики государственную власть?» Ленин предсказывал, что новому ре­жиму будут нужны «инженеры, агрономы, техники, научно-образованные специалисты всякого рода…», которым «на время перехода» оставят более высокую плату, чем другим работникам. После Брест-Литов-ска, когда Троцкий начал привлекать старый офицерский состав для создания Красной Армии, Ленин заявил, что «без руководства специалистов различных отраслей знания, техники, опыта переход к социализму невоз­можен», и выразил сожаление по поводу того, что «мы… обстановки, дающей в наше распоряжение буржуазных специалистов, еще не создали». На I Всероссийском съезде Советов народного хозяйства в мае 1918 г,, он говорил о задаче «использования буржуазных специалистов» и о необходимости привлечения научнообра-зованных специалистов, полагаясь даже на «враждебные элементы». Число служащих ВСНХ в марте 1918 г. составляло примерно 300 человек, в течение следующих шести месяцев увеличилось до 2500, а включая штат главков и центров — до 6000 человек.

Вопрос о специалистах не был снят с повестки дня в течение двух следующих лет. На II Всероссийском съезде Советов в декабре 1918 г. Молотов отмечал, что в 20 наиболее важных главках и центрах с аппаратом 400 человек свыше 10% были представителями бывших предпринимательских органов и организаций, 9 — различных технических сил, 38 — правительственных ведомств, включая ВСНХ, а остальные 43% — рабочие, включая лица, «с пролетарским элементом ничего общего не имеющие, т. е. большинство, не имеющее никакого отношения к пролетарским элементам в промышленности». Меньшевистский делегат Далин сказал на съезде: «Пролетариата нет, осталась только диктатура, и то не пролетариата, а огромного бюро­кратического механизма, который держит в своих руках мертвые фабрики и заводы… Так и мы создаем новую буржуазию, которая не будет иметь предрассудков культуры, воспитания, которая заменит старую буржуазию только в деле притеснения рабочего класса. Вы создаете буржуазию, которая не знает преград перед угнетением и эксплуатацией».

По словам оратора, рост «американской буржуазии» стал причиной снижения производства мелкой буржуазии (типичным примером в России было новое отношение к среднему крестьянину).

Однако все большее количество буржуазных специалистов приходило в советский аппарат. Гражданская война упростила процесс национального примирения. В новой Программе партии, принятой в марте 1919 г., было сказано о буржуазных специалистах, работающих «рука об руку с массой рядовых рабочих, руководимых сознательными коммунистами».

На партийной конференции в декабре 1919 г., когда гражданская война казалась почти выигранной, Ленин воздал должное буржуазным специалистам: «Мы… . признаем необходимость поставить эти группы в положение лучшее, потому что невозможен переход от капитализма к коммунизму без использования буржуазных специалистов, и все наши победы, все победы нашей Красной Армии, руководимой пролетариатом, привлекшим на свою сторону полутрудовое, полусобственническое крестьянство, мы одерживали отчасти благодаря умению использовать буржуазных специалистов. Эта наша политика, выраженная в военном деле, должна стать политикой нашего внутреннего строительства».

Однако на VII Всероссийском съезде Советов он вновь занял оборонительную позицию: «Мы не можем перестроить государственный аппарат… без помощи ста­рых специалистов», которые «не могут быть взяты ниоткуда иначе, как из общества капиталистического». Тем не менее «даже в тех случаях, когда они не являются прямыми изменниками… они не в состоянии понять новых условий, новых задач, новых требований». В главках, центрах! а также в совнархозах осталось «больше контрреволюционных элементов, больше бю­рократизма, чем в области военной». В марте 1920 г. IX съезд партии принял четкую резолюцию: «Стремиться к установлению атмосферы товарищеского сотруд­ничества рабочих и техников-специалистов, унаследованных пролетарским режимом от буржуазного строя».

Ленин рассматривал использование буржуазных сп­циалистов только как необходимое и временное зло и не отказался от своего идеала, предусматривавшего, что­бы государством управляли рабочие. Только потому, что рабочие не были приспособлены к управленческой деятельности и не созрели для нее, эта зависимость от буржуазных специалистов стала неизбежной.

Постоянной темой выступлений стала критика бюрократизма. На VIII Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 г. Зиновьев высказался о советских служащих, которые «давят на наши учреждения». Введение нэпа привело к сокращению штата. Советский бюрократ начального периода был, как правило, представителем буржуазной интеллигенции или класса служащих, а значит, привнес традиции старой русской бюрократии. В то же время старые специалисты от­личались знаниями и профессионализмом, без которых режим не смог бы выжить. Заявления Ленина в 1918 и 1919 гг. о том, что социализм невозможен без привлечения «классовых врагов», выражали фундамен­тальную дилемму революции.

Споры, которые велись вокруг централизации и использования специалистов, возобновились по вопросу о «единоначалии». Принцип так называемой «колле­гиальности» не фигурировал ни в одной из партийных программ и не являлся официально признанным пунктом партийной доктрины. Тем не менее казалось, что в соответствии с духом демократического социализма решения должны приниматься не единолично, а коллективно. Каждый народный комиссар работал в окружении пяти человек и более, с которыми он обязан был консультироваться по важнейшим вопросам и каждый из которых имел право обращаться в Совнарком, чтобы опротестовать его решения. Нарушение этого принципа произошло в марте 1918 г., когда Совнарком столкнулся с хронической проблемой проволочек и дезорганизации на железнодорожном транспорте. Ленин потребовал «назначения отдельных ответственных лиц — исполнителей в каждом местном центре по выбору железнодорожных организаций» и «беспрекословного исполнения их приказаний». Опубликованный декрет Совнаркома подвергся резкой критике со стороны левых эсеров и большевистской левой оппозиции, которые увязывали его с таким злом, как централизация.

В декабре 1918 г., в разгар гражданской войны, Ленин вернулся к этой теме на II Всероссийском съезде Советов народного хозяйства, причем отнес ее исключительно к управлению-национализированной промышленностью: «Военное положение возлагает на нас особую ответственность и тяжелые задачи. Коллегиальное управление необходимо при участии профессиональных союзов. Коллегии необходимы, но коллегиальные управления не должны обращаться в помеху практическому делу… От Совнархозов, главков и центров мы будем безусловно требовать, чтобы коллегиальная система управления не выражалась в болтовне, в писании резолюций, в составлении планов и бюрократизме».

Однако это не повлияло на ход дискуссий, и в резолюции подчеркивалось только: «Необходима личная ответственность членов руководящих коллегий за поручаемые им дела и за работу тех предприятий и органов, во главе которых они стоят». На VII Всероссийском съезде Советов Ленин вновь обратился к его участникам с тем же призывом.

На III Всероссийском съезде Советов народного хозяйства Ленин сделал этот вопрос центральной темой своего выступления, объединив его с вопросом о «трудовых армиях». Тем не менее резолюция съезда еще раз подтвердила, что «базой для управления национализированной промышленностью должно являться коллегиальное начало», и сделала уступку только в том, что «единоличное управление вместо коллегиального может вво­диться только с согласия соответствующего профсоюза в каждом отдельном случае».

К тому времени стало ясно, что сопротивление прин­ципу единоначалия кристаллизуется вокруг профсоюзов. Ленин в январе и марте 1920 г. выступал в поддержку своего проекта в большевистской фракции Всероссий­ского Совета профсоюзов и встретил отпор. Во вто­ром случае фракция приняла тезисы «О задачах проф­союзов», представленные Томским, и откровенно высказалась в поддержку правила коллегиальности.

Ленин принял решение поставить этот вопрос на съезде. В конце марта 1920 г. состоялся IX съезд партии. Именно этот вопрос вызвал.наиболее острые дебаты на съезде. Против проекта резолюции Троцкого, который в осторожной форме высказался в поддержку принципа единоначалия, выступили Осинский и Сапронов. От имени возглавляемой ими группы «демократического централизма» они выдвинули свои предложения. Томский выступил от имени профсоюзов. В то время как промежуточная группа готова была пойти на компромисс, признавая единоначалие на мелких предприятиях и «отдельных милитаризованных предприятиях» по согласованию с профсоюзами, в тезисах Томского содержалось бескомпромиссное требование сохранения «существующего ныне принципа коллеги­ального управления промышленностью». Рыков, которого вскоре после этого освободили от должности председателя ВСНХ, решительно защищал принцип коллегиальности. Смирнов спросил, почему единона-чальное управление не применяется в Совнаркоме. Томский заявил, что «первым идеологом единоначалия был не Троцкий, а Красин» и «Ленин… целые полтора два месяца колебался», прежде чем поддержать вопрос о единоначалии. Как обычно, выступление Ленина повлияло на участников съезда. В резолюции, которая завершила дебаты, содержалось одобрение принципа единоначалия. Признав, что «нынешняя форма организации промышленности является формой переходной», она предложила применение четырех разных вариантов, которые могут быть использованы «на пу­ти к полному единоначалию».

В то же время было подчеркнуто, что «ни одна из союзных организаций не вмешивается непосредственно в дела предприятий». Партийная дисциплина была достаточно сильна, чтобы прекратить споры, как только высший партийный орган высказал свое мнение. На состоявшемся III Всероссийском съезде профсоюзов было принято решение не поднимать этого вопроса. В своих выступлениях Ленин и Троцкий уделили внимание новым спорным вопросам: о трудовой повинности и трудовой дисциплине. В ноябре 1920 г. было отмечено, что коллегиальное управление сохранилось только в 12% национализированных предприятий. Это, вероятно, относилось к крупным предприятиям. Их контролировали центральные органы ВСНХ. Из общего числа (2051 предприятие) 1783 предприятия находились к концу 1920 г. под единоначальным управлением.

Статистические данные о промышленном производстве в период военного коммунизма были довольно приблизительными. Темпы промышленного производства снизились более резко, чем в сельском хозяйстве. Снижение производительности труда отдельного рабочего было, повидимому, еще более заметным и сопровождалось резким сокращением численности фабричных рабочих, — явление, не имевшее аналога в земледелии. Это сокращение было систематическим, прекращение производства в одной отрасли промышленности зачастую делало зависимыми другие отрасли, вплоть до их полной остановки. В 1919 г. назрел промышленный кризис. Имевшиеся запасы материалов были полностью израсходованы, а гражданская война и блокада союзников препятствовали их возобновлению. Туркестан, единственный источник снабжения хлопком-сырцом, был полностью отрезан до осени 1919 г., прибалтийские страны, один из основных источников льна, отошли от России, и торговля с ними не возобновлялась до 1920 г. Снабжение нефтью с бакинских и кавказских промыслов было полностью прекращено с лета 1918 г. до конца 1919 г. Только в 1920 г. вновь стали доступны крупнейшие угольные и железорудные бассейны Украины. Основным фактором промышленного упадка был топливный кризис. Согласно подсчетам, проведенным в мае 1919 г., промышленность получала лишь 10% топлива. Суровые зимы 1918/19 и 1919/20 гг. и голод были дополнительным фактором. Кроме то­го, критическое положение было на железнодорожном транспорте. Из 70 тыс. верст железных дорог в евро­пейской части России только 15 тыс. не были разрушены в результате мировой и гражданской войн. Подвижной состав пострадал в той же пропорции: в конце 1919 г., когда кризис достиг критической точки, более 60% локомотивов были выведены из строя. Эти факторы способствовали созданию ситуации, при которой, как отмечалось на III Всероссийском съезде Советов народного хозяйства в январе 1920 г., «не могли быть полностью использованы производительные средства страны, и значительная часть фабрично-заводских предприятий была приостановлена».

Важной причиной упадка в промышленности было распыление промышленного пролетариата. В России индустриальные рабочие были выходцами из крестьян, которые редко порывали связи с деревней и часто возвращались в период сбора урожая. Промышленный кризис в городах, голод, прекращение производства, безработица вызвали массовое бегство промышленных рабочих из города, которые вынуждены были вернуться к крестьянскому труду. Бухарин на VII съезде партии в марте 1918 г. говорил о распылении пролетариата. Этот процесс усилился, когда гражданская война вовлекла сотни тысяч истощенных людей в вооруженные силы обоих лагерей. В конце 1918 г. Красин говорил о том, что «еще больший удар был нанесен эвакуацией Петрограда… под влиянием панического страха» во времена Брест-Литовска, что фактически свелось «к полному разрушению петроградской промышленности». Даже приблизительные данные, которые удалось собрать, подтверждают, что снижение численности промышленных рабочих началось прежде всего в Петрограде, где к концу 1918 г. число рабо­чих насчитывало не больше половины всех задейст­вованных в промышленности два года назад.

Подсчеты, основанные на профсоюзной статистике для всей территории, находившейся в 1919 г. под властью Советов, показывают, что число рабочих на промышленных предприятиях в целом сократилось до 76% к уровню 1917 г., а в строительстве и на железных дорогах — до 66 и 63% соответственно. Таблица, опубликованная несколько лет спустя, продемонстрировала, что количество наемных рабочих в промышленности возросло от 2600 тыс. в 1913 г. до 3000 тыс. в 1917 г., а в 1921/22 гг. систематически снижалось (до 1240 тыс.), т. е. меньше половины уровня 1913 г. На Брянском чугуносталеплавильном заводе в январе 1919 г. насчи­тывалось 78% штатных рабочих, в июле — 63, в январе 1920 г. — 59, в апреле 1920 г. — 58%. Весной 1920 г. ВСНХ обратился с призывом о создании «ударных групп» на 60 важнейших металлообрабатывающих пред­приятиях. По некоторым данным, в 1920 г. на ко­ломенских фабриках число недостающих рабочих сократилось с 41% в январе до 27% в мае. На основании этих данных был сделан вывод, что «металлургическая и металлообрабатывающая промышленность Рос­сии зашла в тупик». Томский, анализируя ситуацию в январе 1920 г., возникшую из-за «общего сокра­щения всего производства, чрезвычайно низкой продуктивности труда и ничтожного использования функ­ционирующих предприятий», в качестве основной причины назвал нехватку рабочих рук. Рабочие уходили «а) в деревню; б) в армию; в) в трудовые коммуны и советские хозяйства; г) в кустарную промышленность и производственные кооперативы; д) на государственную работу (продотряды, инспектирование, армия и т. п.)». В период военного коммунизма ситуация в деревне была лучше, чем в городах. Осенью 1920 г. население 40 губернских центров сократилось по сравнению с 1917 г. на 33%, составив 4300 тыс. против 6400 тыс. человек, а в 50 крупных городах — на 16% (с 1517 до 1271 тыс. человек). Чем больше город, тем значительнее потери. Петроград за три года потерял 57,5% населения, Москва — 44,5%.

Производительность труда снижалась более быстрыми темпами, чем численность рабочих, объемы производства сокращались в гораздо больших масштабах, чем можно было предположить. Статистические данные свидетельствуют о том, что до 1920 г. производство во всех отраслях промышленности постоянно снижалось. Наиболее значительным было сокращение производства железной руды и чугуна, которое в 1920 г. снизилось до 1,6 и 2,4% (от уровня 1913 г.). Наилучшие результаты были отмечены в производстве нефти (в 1920 г. — 41% уровня 1913 г.), текстильной промышленности и производстве угля (27%), однако общая картина производства по сравнению с 1913 г. варьировалась от 10 до 20%. Подсчеты стоимости произведенной продукции в довоенных рублях показывают, что стоимость готовых товаров достигала в 1920 г. всего 12,9% уровня 1913 г., а полуфабрикатов — 13,6%. Парадокс заключался в том, что ус­тановление «диктатуры пролетариата» сопровождалось заметным сокращением в экономике как численно­сти, так и определенного веса того класса, от имени которого осуществлялась эта диктатура. Побочным результатом было снижение авторитета ВСНХ, который после 1919 г. занимал место на уровне любого комиссариата, ведавшего определенной отраслью эко­номики, уступая Наркомпроду, который, занимаясь реквизицией хлеба, превратился в мощное ведомство. В качестве хозяйственного органа ВСНХ занимал вто­рое место после Совета Труда и Обороны (СТО).

Окончание гражданской войны, которое должно было стимулировать промышленное возрождение за счет освобождения имеющихся ресурсов, привело к обратным результатам. Измученные войной люди не имели достаточно сил для восстановления разрушенного хозяйства. Продолжавшийся упадок имел и свои практические причины: процессы развала промышленности, полнейшего истощения запасов и оборудования зашли так далеко, что обратить их вспять было очень сложно. В марте 1920 г. состоялся IX съезд партии, на котором рассматривался главный вопрос — восстановление хозяйства. На VIII Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 г. Рыков отмечал, что снижение производительности труда советского промышленного производства происходит так же, как и в Германии, Великобритании и Соединенных Штатах, и предсказывал «начало общего экономического подъема». Предрекая близкий крах капитализма и отдавая дань оптимистическим настроениям, которые доминировали на П Конгрессе Коминтерна в июле 1920 г., Бухарин утверждал, что пролетарская революция должна сломать не только политический, но и экономический аппарат капиталистического общества. Это свидетельствует о том, что начинается переходный период сокращенного производства.

Позднее разрушительный эффект революции в об­ласти экономики сравнивали с деяниями военного командования, которое взрывает железнодорожный мост или уничтожает леса, чтобы создать ровное поле для обстрела артиллерии: «экономически непосредственно нецелесообразные меры могут быть революционно целесообразны». Проявления экономического хаоса и развал промышленной машины приветствовались как вехи на пути к социализму. Эти теории, подобно другим порождениям периода военного коммунизма, были оправданием того, чего не ожидали, но что невозможно было предотвратить. Атрибуты промышленного контроля, установленного в это время, усилили общее недоверие, которое вызывали методы военного коммунизма. Тем не менее следует заметить, во-первых, что причиной промышленного упадка был не какой-то дефект в организации, поэтому тенденция объяснять его бюрократическими недостатками главков или ВСНХ не выдерживает серьезной критики, во-вторых, окончательный провал военного коммунизма был вызван не столько упадком в промышленности, сколько неумением выработать сельскохозяйственную политику, способную содей­ствовать получению у крестьян продовольственных излишков, чтобы прокормить города. Переход от во­енного коммунизма к нэпу повлиял на промышленность, как и на каждую область хозяйства, но его прямые побудительные мотивы лежали вне сферы промышленной политики.