Процесс Бухарина


Массированные репрессии продолжались два года. Их подлинным окончанием не может считаться январь 1938 г., когда было принято решение ЦК, в котором обличались массовые исключения из партии и аресты, но вина за них еще раз возлагалась на «замаскированного врага», присутствующего в различных организациях. Направленный, вероятно, на то, чтобы приглушить растущую тревогу, этот документ еще отнюдь не знаменовал реальной перемены. Напротив, хотя постановление требовало от парторганизаций индивидуального рассмотре­ния каждого случая исключения из партии, сам Сталин, который, судя по всему, был одним из его авторов, имел обыкновение в этот период одним росчерком пера превращать длинные списки людей в смертные приговоры: называлось 383 списка такого типа, содержавших, по данным одного историка, 44 тыс. фамилий .

Март 1938 г. стал свидетелем третьего и последнего из больших публичных процессов, самого колоссального из всех. Состав обвиняемых на этот раз представлял собой как бы полный разрез старой большевистской партии. Наряду с Бухариным и Рыковым в нем фигурировали деятели других прежних оппозиций (бывшие троцкисты Раковский и Крестинский), экс-шеф НКВД Ягода, бывшие ми­нистры Розенгольц и Чернов, украинец Гринько и узбек Ходжаев, основатель в 1920 г. «младобухарской партии», а затем большевик и глава правительства Узбекистана. Всего на скамье подсудимых оказался 21 человек; некоторые вообще никогда не были причастны ни к какому из оппозиционных течений. Все вместе они, по утвержде­нию обвинения, якобы образовали правотроцкистский блок.

Все пункты обвинительных заключений предыдущих процессов были на этот раз сведены воедино: от шпионажа и тайного сговора с врагом до попытки реставрации капитализма, от убийства Кирова, а также Куйбышева, Горького и Менжинского — деятелей, в отношении которых ни тогда, ни позже не было доказано, что их смерть не была естественной, до организации вредительства всюду и везде, от попыток организовать кулацкие мятежи до намеренного нанесения ущерба целым отраслям промышленности. Все подсудимые и на этот раз признали себя виновными, но процесс не обошелся и без драматических моментов. Крестинский попытался, было, опровергнуть | показания, вырванные у него в тюрьме. Бухарин, который, как. идругие, признался в приписанных ему преступлениях, до конца отвергал самое чудовищное и абсурдное обвинение, будто в 1918 г. в пору Брест-Литовска он замышлял вместе с левыми эсерами убийство Ленина. Отверг он и некоторые другие позорные обвинения, I например участие в убийстве Кирова. Его высказывания на суде — это трагическое переплетение признаний в политической виновности, V оспаривания вменяемых ему преступных фактов, а также тонкой защитительной аргументации, смысл которой порой был достаточно прозрачен: не имея возможности выражаться так, как ему хотелось бы, он все же пытался пролить свет на истинную подоплеку процесса. На приговор это не повлияло: 18 обвиняемых — и Бухарин первым среди них — были осуждены на смерть и расстреляны.

За процессом 1938 г. последовало еще немало месяцев повальных репрессий. Действительная корректировка курса была предпринята только в конце года, когда Ежова убрали из Наркомата внутренних дел. Вскоре он совсем исчез, и все разговоры о нем смолкли, хотя на протяжении двух предшествующих лет его превозносили , как одного из лучших сталинистов. Он был в свою очередь арестован и расстрелян. Этот человечек небольшого роста, почти карлик, со скромными интеллектуальными способностями, играл первую роль в осуществлении террора. Когда он стал неугодным, его уничтожили. Это позволило Сталину создать впечатление, что Ежов-то и был единственным виновником двух чудовищных лет с их «перегибами». Вместе с Ежовым исчез целый ряд следователей и начальников НКВД, безжалостно орудовавших под его началом. Так, немалому числу узников лагерей довелось встретиться лицом к лицу — но уже в роли заключенных — с теми самыми людьми, которые еще недавно были их свирепыми гонителями. Это была последняя волна террора.

Почему Сталину это удалось

Сколько было жертв? Достоверных данных нет. Советские офи­циальные источники безмолвствуют. В разговорах между самими гражданами СССР обычно упоминаются миллионы. Один видный коммунистический деятель Югославии назвал цифру 3 млн. По осторожным подсчетам историка Медведева, по меньшей мере 400— 500 тыс. было расстреляно и от 4 до 5 млн. — арестовано. Западные исследователи называют более высокие цифры. Каковы бы ни были окончательные данные, то была цена абсолютной власти Сталина.

Столь употребительное в те годы выражение «враги народа» должно было бы как будто подтолкнуть нас к якобинской версии террора. Но подобное толкование, хотя и получившее хождение в ту пору, не выдерживает проверки действительностью. В СССР тогда не было ничего похожего на ситуацию «отечество в опасности». Гражданская война была далеко позади. При всех трудностях внутренняя обстановка улучшалась. Судороги коллективизации тоже были уже в прошлом. Тех, по кому ударили репрессии, нельзя было рассматривать как представителей враждебного класса.

Относительно более высокий процент жертв, как мы видели, при­ходился на партию, причем именно на руководящий слой. Поневоле задаешься вопросом: почему же коммунисты не оказали сопротивления? Чтобы ответить, следует, видимо, обратиться к двум главным соображениям.

Партия, которая вверила себя Сталину в 1929 г., была совершенно не подготовлена к отражению сталинского натиска. В представлениях старого большевистского костяка партии все ценности — политические, этические, духовные — были связаны с самой партией, выступавшей в роли высшего и единственного орудия революции. У этого центрального партийного ядра не было поэтому идейного оружия для борьбы с деспотизмом, говорившим от имени партии. Отсюда полная растерянность многих жертв, их неспособность понять события. (Многочисленные свидетельства сходятся в том, что другие категории арестованных, например глубокие приверженцы тех или иных религий, морально лучше выдерживали испытания; более стойкими зарекомендовали себя в тюрьмах также группы непримиримых троцкистов, которые были уничтожены, но после того, как с отчаянным мужеством пытались защищать свое достоинство.)

Подобно множеству советских людей, большинство жертв были убеждены, что ответственность за их преследование лежит не на Сталине. Они думали о заговоре в самом НКВД, о котором не подозревал Сталин61. Но и те, кто обладал достаточной прозорливостью, чтобы понять, откуда исходит удар, — а таких было немало — не решились выступить против вождя, которого они сами подняли на слишком большую высоту. Все последние тщетные попытки сопротивления сводились к запоздалому разоблачению НКВД как главного источника злоупотреблений. Подобный взгляд на вещи содержитсядаже в письме, которое Бухарин оставил жене незадолго до арестав надежде, что оно дойдет до «будущего поколения руководителей % партии», хотя именно Бухарин не питал иллюзий насчет намерений I Сталина. Сам вопрос о ложных признаниях обвиняемых на процессах является составной частью этой более широкой проблемы. Ныне накопилось достаточно свидетельств, благодаря которым можно представить себе, с помощью каких физических и моральных пыток у подсудимых вырывали или навязывали им эти самообвине­ния. Разумеется, то был решающий фактор. Но к нему добавлялось чувство бессилия и — как угадывается во внутренней трагической напряженности последнего слова Бухарина на суде — некое расплывчатое чувство собственной вины за то перерождение политической борьбы, жертвами которого стали, в частности, сами подсудимые .

Здесь мы наталкиваемся на вторую группу соображений. Будучи слишком сильным, чтобы превратиться просто в «передатчик» сталинских директив, руководящий слой партии во второй половине 30-х гг. был слишком слаб, чтобы оказать победное сопротивление. Сердцевина системы сталинского аппарата, этот слой, в отличие от недосягаемого вождя, был прямым участником жестоких битв пре­дыдущего периода повсюду в стране: на него не могло не обращаться то озлобление, которое оставили после себя эти ожесточенные схватки. Его власть усилилась, но ослабли те чувства симпатии и под­держки, которыми он пользовался среди рабочих и крестьян: скудной оказалась его опора в народе.

Сталин знал слабости партийных комитетов и широко использовал их с помощью тезиса о вредительстве. Страна жила еще под бременем многих трудностей, порождавших напряженность. И вот для всех причин недовольства — шла ли речь о катастрофах на про­изводстве или задержках с выдачей зарплаты, очередях перед магазинами или низких доходах колхозников — были найдены козлы от­пущения в виде многих тысяч могущественных вредителей, проникших повсюду. Свой удар Сталин нанес главным образом с помощью ежовской полиции; но вместе с тем он сумел создать слепое общест­венное движение, в котором застарелая злоба и новая ярость вы­плескивались в одном иррациональном порыве. В печати навязчиво повторялись одни и те же темы. Собрания превращались в судилища. Все происходившее — от выражения «враги народа» и до показаний обвиняемых на московских процессах — служило отличной пищей для разжигаемой кампании. В сотнях сельских районов, причем обычно именно в тех, где хуже всего шли дела, устраивались свои «малые» процессы, сообщения о которых попадали только в местную печать. Схема была неизменно одной и той же: главным обвиняемым выступал секретарь райкома, якобы пригревший шпионов и вредителей и потому несущий ответственность за все невзгоды, от которых страдало население.

То, что предпринял Сталин, было безжалостной политической акцией, а не импровизацией параноика. Благодаря этому он, несмотря на репрессии или, быть может, даже с помощью репрессий, смог выступить в качестве защитника народа, стража трудной ценой до­бытых завоеваний, в равной мере бдительно охраняющего их как от внешних, так и от внутренних врагов. Он ликвидировал тем самым все, что могло помешать ему в осуществлении собственной власти. Речь шла, если воспользоваться выражением официальной характеристики, данной в 1962 г. в Москве, «о злоупотреблениях Сталина властью, его произволе и преступных действиях»66, а с учетом всех обстоятельств не будет ошибкой скаэдть — о государственном пе­ревороте.

Оцените статью!


: 5 комментариев
  1. superMan

    Честно говоря, мне не сильно верится в то, что никто не мог понять, откуда исходит опасность и посыл к репрессиям. Неужели представители партии, особенно высшие руководители, не знали особенностей личности Сталина, не замечали его жестокости и желания все подмять под себя?

  2. Ярослава Жилина

    Да он был конечно тираном, но с точки зрения самого Сталина это был единственный способ держать власть в руках и всю страну. Добрый и мирный либеральный правитель еще никогда не задерживался долго. Поэтому форма правления, избранная Сталиным, была верной хоть деспотичной и жестокой.

  3. Хроникер

    Дело не в особенностях личности Сталина, а в людях, окопавшихся во властных структурах. Профессиональные революционеры в совершенстве владели технологиями переворотов и тем были опасны, а Бухарин вообще говорил в своем кругу о физическом устранении Сталина.

  4. Весёлый Мизантроп

    По оценкам современных демографов жертв политических репрессий было от 5 до 6 миллионов. А еще были посаженные по закону «о трёх колосках». Формально они не политические, а уголовники. Как же, осмелились собирать колоски на колхозном поле!

  5. Анархист-синдикалист

    Интересный вопрос — а какой бы была страна, если бы к власти пришел Бухарин? Думаю, уровень репрессий был бы другой. Бухарин не был мнительным маньяком, зацикленным на своей власти, как Сталин. И не хотел каждый раз ввергать общество в новые революции, как Троцкий. Но логика большевизма такова, что им необходима постоянная борьба с врагами. И вполне возможно, что Бухарин отправил бы Сталина в лагеря за левый уклон.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *